Багровая река

Мой наставник научил меня этому.

Он также научил меня, что время имеет решающее значение. Если у подозреваемого была слишком большая фора, догнать его становилось невозможно. Портрет преступника был отправлен в пятницу днем. К сожалению, сегодня уже воскресенье. Но два дня — это быстрее, чем любая другая зацепка, которую я находил.

Возможно, Кормак думал, что по прошествии четырех лет мир забыл о его преступлениях. Возможно, ему было комфортно там, где он скрывался. Возможно, если бы он построил убежище, обжил местность, он не стал бы так быстро уезжать.

Череда вероятностей. Это было всё, что у меня было.

Этого должно было быть достаточно.

Я припарковался на Мэйн-стрит, достал свои сумки из багажника серебристого Dodge и отнес их в гостиницу «Элоиза». Портье быстро зарегистрировал меня, отправив в мой номер на четвертом этаже с двумя ключами и рекомендациями ресторана, где можно было бы поужинать.

Я был слишком взволнован, чтобы много есть, поэтому вместо того, чтобы зайти в отеле в ресторан «Костяшки», я оставил свои сумки в номере, а затем направился на улицу.

— Здорова, — мужчина кивнул, когда я проходил мимо него по тротуару возле отеля.

— Добрый вечер, — я опустил подбородок, мне уже нравилась дружелюбная атмосфера Куинси и тот факт, что здесь я был безымянным, безликим незнакомцем.

Последние две недели я почти не выходил из дома из-за недавнего внимания прессы. Однажды, когда я пошел в продуктовый магазин, на меня косо посмотрели. Кассирша без обиняков спросила меня, не я ли тот полицейский.

Пока эта чертова буря не утихла, я был более чем счастлив проводить свои дни в Монтане.

Ирония в том, что я начал свою карьеру, чтобы выделиться. Быть одним из героев. С гордостью носить свой сверкающий значок. В эти дни последнее, чего я хотел, — это внимания. Мой значок потускнел, и, казалось, никакая полировка уже не поможет.

Именно поэтому я его и оставил.

Я пересек Мэйн, направляясь в кофейню. Перед небольшим зеленым зданием была выставлена меловая доска с рекламой сегодняшних фирменных блюд. Мокко-латте. Панини с ветчиной, яблоками по-швейцарски. Тыквенное печенье с шоколадной крошкой. Слова были написаны крупными печатными буквами, каждая украшена завитушками цветов.

Большие окна кафе с черными стеклами занимали большую часть стены, выходящей на улицу, позволяя посетителям хорошо видеть тротуар и саму улицу. В вечернем свете они действовали как зеркала, отражая проезжающие машины и прохожих, включая меня.

Проклятье, как же дерьмово я выглядел. Я провел рукой по волосам, пытаясь пригладить темные пряди. Их нужно было подстричь, а я не брился несколько дней. Щетина на моей челюсти была густой. Может, оставлю её, отращу бороду.

Тифф ненавидела бороды.

Но это больше не имело значения. И борода могла бы отвлечь от темных кругов у меня под глазами. Сон был поверхностным с тех пор, как, ну... Я не мог вспомнить, когда в последний раз спал больше четырех или пяти часов подряд.

Я еще раз расчесал волосы пальцами, но усилия были тщетными, поэтому я поправил воротник своей клетчатой куртки, прежде чем подойти к двери кофейни.

На ней золотыми буквами было написано «Кофе у Иденов». Я открыл её и вдохнул аромат кофе и еды. Вкусной еды. У меня заурчало в животе. Наверное, я был голоден.

Я как раз обедал за своим ноутбуком, когда наткнулся на ориентировку на розыск полицейского управления Куинси. Еда была выброшена в мусорное ведро, и я больше не останавливался, как только отправился в путь.

Стены кофейни были того же темно-зеленого цвета, что и снаружи, что придавало её теплую, располагающую атмосферу. Деревянные столы и стулья заполняли пространство по обе стороны прохода, который вел к стойке в задней части кафе.

Стеклянная витрина ломилась от выпечки и десертов. Шипение эспрессо-машины заглушало разговоры за занятыми столиками. Мои ботинки глухо стучали по деревянному полу, пока я пробирался к стойке.

На бариста был фартук цвета сосны. Ее черные как смоль волосы были собраны в короткий хвост. У нее были толстые стрелки на глазах, а губы были окрашены в фиолетовый цвет. Не сливовый или винный, фиолетовый, как виноградное желе.

Она подняла палец, заканчивая наливать молоко в кувшин.

— Одну минуту.

— Конечно, — я кивнул, просматривая большое меню, написанное мелом на доске, прикрепленной к стене за стойкой.

Столик в дальнем углу, рядом со стеклянными окнами, позволил бы мне любоваться Мэйн-стрит, а также обеспечил бы приличное рабочее пространство. Лучше, чем тесный письменный стол в моем гостиничном номере.

— Что я могу Вам предложить? — спросила бариста.

— Панини с ветчиной по-швейцарски, пожалуйста. И, э-э... — я заглянул в витрину. — Что у Вас тут самое любимое?

— Все здесь вкусно, но думаю, Лайла как раз заканчивает готовить печенье «Ковбой». Настоятельно рекомендую.

Она сложила пальцы вместе и изобразила поцелуй шеф-повара.

— Продано.

Я достал свой бумажник и протянул двадцатку как раз в тот момент, когда из коридора, ведущего вглубь здания, появилась женщина.

Она несла поднос с печеньем, на ее руках были надеты мандариновые прихватки для духовки. Ее фартук был того же сосново-зеленого оттенка, что и у бариста. Ее грудь была испачкана мукой, а на лбу, над изящной правой бровью, виднелась белая полоска толщиной в пару сантиметров.

Ее щеки пылали тем же милым розовым оттенком, что и надутые губы. Прядь темных волос выбилась из неряшливого пучка на макушке и спадала на висок.

Моя рука поднялась, действуя сама по себе, то ли чтобы заправить прядь волос за ухо, то ли смахнуть полоску муки.

Ее сапфирово-голубые глаза поднялись на меня в тот момент, когда она поставила поднос на стойку, затем сняла прихватки для духовки.

Даже с двумя синяками под глазами, которые она изо всех сил старалась скрыть макияжем, она была потрясающей.

Она слегка улыбнулась мне, прежде чем уткнуться подбородком в плотный шарф, обернутый вокруг ее шеи, и начала выкладывать печенье на витрину. Шарф был толстым, но синяки на длинной шее, казалось, были полны решимости дать о себе знать. Они выглядывали из-под ее изящного подбородка.