"Баламуты"

– А я терплю, терплю, а потом сдам во Мценск, в ЛТП , там быстро вылечат.

Вера наклонилась к Шуре:

– А я вот что тебе скажу, - зашептала она.
– Есть одно средство. У нас сосед хромой, Юрка. Уж как пил! Все пропивал. С себя вещи продавал... Сейчас в рот не берет. Как подменили.

Шура заинтересованно посмотрела на Веру.

– Есть одна бабка, ее все Шкрипка зовут. С трех раз заговаривает со святой водой и дает травку, а травку нужно в еду подмешать. И все! После этого водку на дух не принимает.

Шура заволновалась:

– Веранька, милая, век буду Бога молить. Сведи меня с бабкой этой.

В глазах была мольба.

– Свести не долго. Только не за так. Шкрипка двадцать пять рублей берет ... Ну. и мне пятерочку.

– Да кабы вылечить, оно и не жалко, - нерешительно сказала Шура. Вера уловила эту заминку и, приставив к ее уху ладонь, зашептала что-то. Зинка также отвечала шепотом.

А рядом тетка Марья давала рецепты "от солей" жене Михаила Клавдии:

– Ты попробуй кедровые орехи. Двести граммов не очищенных орехов на поллитру спирта. Потом залей спиртом, и пусть стоят две недели, - учила Марья.- Потом на ночь растирай больное место. Говорят, хорошо помогает.

– Не знаю. Чего только не пробовала. И адамов корень настаивала, и рис натощак три месяца ела, и змеиным ядом растиралась, и пчелиным - ничего не помогает.

– Ну, тогда тебе надо ехать на Украину к костолому. Знаменитый дед, говорят. Про него даже в газетах писали. Всех на ноги ставит.

– Это куда Полякову Нинку муж возил?

– Нет, Сашка Нинку в Молдавию возил. Там свой костолом есть. Но тот больше массажом берет. А это место называется Кобеляки, а фамилия дядьки - Косьян. У меня все записано: и как доехать и как стать к нему на очередь.

– Ну, не знаю, как там. А только Нинка Полякова, опять в больнице лежит. Сашка говорит, что две тыщи отвезли. Сколько прожили, пока очереди дождались! Народищу, говорит, тьма. Все квартиры забиты. А за квартиру местные пять рублей с носа берут. Дороже, чем в любом Сочи.

– Это ты ничего не знаешь, - поджимая от обиды губы, возразила тетка Марья. У Нинки, после того как она туда съездила, все как рукой сняло. Только ей нужен был покой, а она сразу на самолет, да потом поездом. Ее растрясло, что-то там опять в позвоночнике сместилось, и стало хуже. Вот в больницу и попала. Здесь сами виноваты. Потом, этот, который в Молдавии, больше массажом действует, а в Кобеляках, который Косьян, тот нащупывает вывих какой и вправляет. Даже, говорят, пальцами соли разбивает. У нас на работе бухгалтер, Петр Афанасьевич, без палки ходить уже не мог. Извелся, в щепку превратился. Сейчас не узнать. Как боров стал...

Ирина села на свое место. Павлет что-то ей говорил, она не слушала и кисло улыбалась, искоса поглядывая на двери. Вошел Володька. Он втиснулся на свое место и сразу же налил в стакан водки.

От выпитого Володька был бледен. Глаза его становились все более бессмысленными, а отяжелевшие веки ползли вниз, и он с трудом их разлеплял, закатывая при этом глаза куда-то под брови.

Ирина все это видела, у нее кипело все внутри, но она не подавала вида. А когда Володька взял ее за локоть и глухо, заплетающимся языком потребовал: "Пойдем домой", она вырвала руку и процедила сквозь зубы: "Нажрался - иди. Я с тобой никуда не пойду".

Володька поднялся и, ни с кем не попрощавшись, ушел.

Ирина сидела как на иголках. Павлет жужжал ей что-то в ухо, но ей было уже не до Павлета, она думала о Володьке и изводилась. То ей казалось, что он где-нибудь завалится и его заберут в вытрезвитель, или заведет шпана куда-нибудь: нож в бок - и поминай как звали, а то спьяну под машину попадет. В конце концов Ирина не выдержала:

– Извините!
– перебила она Павлета.
– Мне надо домой.

– Я провожу, - сказал Павлет.

– Нет, нет! Не надо. Я сама, - торопливо ответила Ирина. Встала и пошла к Михаилу, чтобы попрощаться, но тот, багровый от духоты и выпитой водки, стал шумно уговаривать ее остаться посидеть еще.

– Не могу. Володька пьяный ушел. Как бы чего не случилось.

Только тут Михаил заметил, что Володьки нет. Ирина сняла с вешалки в прихожей свой плащ и вышла, просовывая на ходу руки в рукава. Внизу ее догнал Павлет.

– Я же сказала - не надо!
– Ирина недовольно посмотрела на Павлета.

Павлет, казалось, не заметил ее настроения. Он широко улыбнулся, показав ровный ряд безукоризненных зубов.

– А если кто остановит? Не страшно?

– Не страшно, - голос Ирины был все еще сердит.

– Сейчас не страшно. Потому что со мной.

– Да ну вас, - отмахнулась Ирина от Павлета как от назойливой мухи.

И в автобусе, и когда шли пешком, Павлет без умолку болтал, стараясь развеселить Ирину. Он шутил, рассказывал анекдоты, и это у него хорошо получалось. Но Ирина кроме раздражения и усталости ничего не чувствовала. У своего подъезда она немного задержалась, ожидая, что Павлет повернется и уйдет, но он открыл дверь, мягко, но решительно втолкнул ее в подъезд и втиснулся сам. И она вдруг оказалась с ним лицом к лицу в темноте под лестницей. Это ее так ошеломило, что она растерялась и молчала, инстинктивно напрягаясь, когда Павлет притянул ее к себе и стал целовать. Она билась в его руках цыпленком, задыхалась, отворачивала лицо, и горячие поцелуи приходились на щеки, шею.

– Вы с ума сошли!
– выдавила из себя Ирина. Она освободила руки и выставила их перед собой, отталкиваясь о каменную Павлетову грудь.

– Отпусти, - шепотом потребовала она, боясь, что ее могут услышать.

Павлет ослабил железные тиски, но совсем Ирину не отпустил. А у Ирины дрожали и подкашивались ноги. Она вдруг как-то ослабла, и у нее не было сил сопротивляться. Она еще пыталась оттолкнуть руки Павлета, когда он задрал ей платье и начал судорожно стягивать трусы. Это ему плохо удавалось, и он рванул их с силой так, что лопнула резинка. Потом она почувствовала тепло его обнаженного тела и уступила ему, плохо соображая что-либо, и не стала кричать и звать на помощь. Он вошел в нее грубо, и его судорожные толчки вызывали боль, но в какой-то момент она ощутила желание, которое все усиливалось и закончилось вулканическим извержением и невольным ее вскриком.

Все произошло как-то скоро. Ирина стояла обессиленная, расслабленно опустив руки, а Павлет тяжело дышал и все еще держал ее своими медвежьими лапами.

Пусти, - вяло попросила Ирина, высвобождая ногу из цепкой павлетовой хватки.

Он отпустил ее, и Ирина, нащупав упавшую сумку, сунула в нее сползшие на щиколотку трусы и, придерживаясь за перила, стала медленно переступать ступеньки лестницы, поднимаясь к себе на третий этаж.

– Я тебе завтра позвоню на работу, - сказал вслед Павлет.

Ирина не ответила.

Павлет слышал, как она нащупывает ключом отверстие замка и открывает двери. Щелкнул английский замок - двери закрылись. Павлет с минуту еще постоял, прислушиваясь к шорохам, вышел на улицу, осторожно закрывая дверь...

Ирина с порога услышала храп, потом увидела Володькины туфли. Туфли валялись посреди коридора, грязные и даже не расшнурованные. Она ногой отшвырнула туфли к порогу и как была в плаще и сапогах, ринулась в спальню. Володька лежал на кровати одетый, поверх покрывала. Из полуоткрытого рта вырывался с каким-то орлиным клекотом храп. Одна нога свесилась на пол, а руки были сложены на груди, как у мертвой Дарьи. И тут Ирина дала волю слезам. Слезы душили ее, и она, словно во сне, снимала плащ и стягивала сапоги в прихожей. Потом пошла в ванную, разделась и долго мылась, будто вместе с липким потом хотела смыть грех своего падения. Она ненавидела свою плоть и ненавидела себя. Но не за то, что уступила, - в конце концов, этот Павлет взял ее силой, - а за то, что поддалась похотливому желанию, которое вдруг охватило ее, отодвинув реальность происходящего, заставив забыть обо всем на свете. И только в этом она видела - или хотела видеть - свою измену.