"Баламуты"

А тут еще Вальку Лазареву черти за язык дернули. Она подскочила к окну и крикнула:

– Сначала умойтесь, хухрики!

И тут же пожалела. "Женихи" начали ломиться в дверь, колотить палками по рамам. Мужчины вышли на крыльцо и попытались образумить ребят, но слова на тех не действовали. Деревенские видели, что их боятся, и еще больше наглели: улюлюкали, свистели, а малышня подстрекательски вертелась у ног.

В это время появился зам директора филиала. С ним был председатель месткома. Жили они на другом конце деревни и пришли посмотреть, как люди устроились. Разобравшись в обстановке, зам решительно пошел на деревнских. Выглядел он внушительно, и деревенские, почувствовав в нем начальника, отошли подальше и стали ждать, что будет дальше. Зам остановился и спокойно сказал:

– Я бегать за вами не стану. Но учтите, если кого-нибудь увижу здесь через двадцать минут, пеняйте на себя.

– А что ты сделаешь?
– нахально спросил высокий парень с лохматой гривой волос.

– По крайней мере, с тобой поговорю в райотделе милиции, это я тебе обещаю. Физиономия твоя мне хорошо знакома: утром стоишь со своим ЗиЛом у правления. Фамилию мне узнать нетрудно... Вон того тракториста тоже найду, - пообещал зам.

Деревенские притихли. Было видно, что они струсили, но отступить сразу и этим признать поражение не могли. И когда городские ушли в клуб вместе с замом, они еще некоторое время петушились, выкрикивали матерные частушки, но к клубу не подходили. Потом все стихло, и все решили, что деревенские ушли.

– Тоже мне, мужики!
– сказала Света Новикова.
– С малолетками не справились. Если бы не Юрий Васильевич ...

Она не договорила. Звякнуло и разлетелось стекло, и в клуб влетел камень.

Мужчины, будто заглаживая свою вину, бросились на улицу. Раздался топот, свист, и на улице никого не осталось.

Когда Юрий Васильевич с председателем завкома ушли, и все улеглись спать, в разбитое окно просунулась физиономия в шляпе и сказала:

– Погоди, щас Васька трактор подгонит. Весь клуб к едрене фене разворотит.

После этого девушки долго не могли уснуть. Черт их знает, дегенеративных, возьмут и в самом деле разворотят ...

На этот раз всех разместили по квартирам.

Валька Лазарева, Света Новикова, Таня Савина и Надя Щеглова попали к деду Савелию. Дед Савелий был уже в преклонном возрасте, жил один, но хозяйство при всем при этом не бросал. Держал он свинью, козу. Коза была одноглазой и, когда к ней подходили, она настороженно поворачивалась боком и выставляла правый рог. Еще дед Савелий держал штук тридцать всякой птицы: куры, гуси, индюки. На огороде у него росла одна картошка, да несколько деревьев яблонь, слив. В колхозе дед по слабости здоровья и в связи с преклонными годами не работал. Государство положило ему пенсию сорок пять рублей, и пенсией дед Савелий был доволен. А хозяйствовать ему помогал старик Караваев, тоже бобыль. Но хотя Караваев был всего лет на пять моложе Савелия, он находился в полной мужской силе. Работал колхозным сторожем, ходил бить скот, вел свое хозяйство, да еще помогал по соседству Савелию. Дети Караваева жили в Донецке. Так уж повелось, что из деревни Успенка молодежь в основном путь держала в Донецк. Теперь уж никто не помнил, кто стал пионером в деле освоения Донецка. Но только давно повелось так: подрастает молодежь, входит в силу и, если не в Армию, то в Донецк, а после Армии завернет ненадолго в родную Успенку, и все равно - в Донецк.

– Почему в Донецк?

– А куда же еще? Там все наши.

Одна дочка деда Савелия тоже жила с мужем в Донецке. Муж был опять же из Успенки. Жена Савелия умерла, когда он еще не был дедом, а вслед за ней умерла младшая дочка. С тех пор дед так и жил бобылем.

А от Караваева жена ушла к детям. Хорошего она от него за всю жизнь не видела, а потому, когда внуки пошли, переехала в Донецк. Больше для приличия звали отца, зная, что не поедет.

Так и случилось. Караваев послал всех дальше Бога, а на жену рыкнул:

– Дура! Мало, видать, учил я тебя, если ничему не выучил... По нонешним временам, думаешь, дети тебя кормить станут? Накося, выкуси!

– ткнул ей Караваев в нос кукиш. И добавил со звериным оскалом:

– Назад не приму! Знай!

А она и знала; сказал, точно - назад не примет. И чувствовала, что в чем-то он прав. У детей свои семьи. Но вспоминая свое житье с Караваевым, крестилась и гнала страх перед будущей жизнью.

Большую пятистеннную избу Караваев под напором сынов уступил хромому Федьке Овсянникову, а сам перешел в его кособокую избёнку по соседству с дедом Савелием. При этом Караваев взял хороший куш. Федька давно уже собирался ставить новую избу. Один сын женился, и в семье ждали прибавления. Деньги на постройку были. А тут подвернулась готовая пятистенка, и все сложилось лучшим образом. И дешевле и быстрее.

Деньги Караваев получил разом, и кое-что детям выделил. Но дележ шел бурный, дело чуть не дошло до рукопашной с сыновьями.

Теперь, когда все стихло, осталась тоска и зло на жену и детей. Тоска таилась глубоко, и Караваев легко глушил ее работой, зато зло выпирало острыми углами, и он жаловался на детей всем подряд, чаще Савелию. Старый Савелий слушал жалобы с удовольствием, они были близки ему, хотя сам он зла на дочку не держал.

Караваев приходил к Савелию под вечер. Иногда приносил бутылку водки, и они выпивали. При этом дед Савелий отсчитывал Караваеву ровно половину стоимости водки вплоть до копейки ...

Городских девок дед Савелий взял с охотой. Девки попались молодые и веселые, а работящие как деревенские: пол помоют и за водой сбегают, и печку растопят. Одна оставалась готовить на всех. Продукты выписывал колхоз: мясо, молоко. Картошку давал дед Савелий, а за все это ему писали трудодни. Готовили девки хорошо, деревенские так не умели. И его всегда приглашали к столу - грех было отказываться. Сам он ел только картошку с огурцом, щи, да пил молоко. Мясо ел вареное, из похлебки, а по-городскому, с подливкой не ел.

Когда постоялицы пришли с поля, дед Савелий сидел с Караваевым на лавке за столом. Перед ними стояла бутылка водки, а Надя Щеглова им прислуживала, и оба деда смотрели на нее влюбленными глазами.

Увидев квартирантов, дед Савелий засуетился и намеревался привстать, но Караваев придавил его к скамейке и с усмешкой сказал:

– Не мельтеши. Чай, в своем доме, не в гостях.

И в сторону девушек добавил:

– Места всем хватит, вона лавка какая, во всю стенку.

Мылись девушки во дворе из ведра. В избу доносился смех, плескалась вода, звякала о ведро кружка.

– Ох-хо-хо!
– вздохнул дед Савелий.
– Ничего не знают, молодые еще.

– Да где там! Известно, город. Опять же, маломощные. Наши-то бабы пожилистей будут, - поддержал Караваев.

Когда чистые и причесанные квартирантки сели за стол, Караваев, продолжая свою мысль, без обиняков спросил худенькую Таню Савину:

– Как же это ты, дочка, рожать будешь, экая тощая какая.

Таня покраснела и растерянно посмотрела на подруг.

– Как все рожают, так и она родит. Другого способа не придумали, - ответила языкастая Валька.

– Ишь, как все, - засомневался Караваев.

– Она двойню родит. Правда, Танечка?
– засмеялась Света Новикова.

Девчонки развеселились. Посыпались шутки.

– Веселый народ, пошли вам Бог женихов хороших, - пожелал дед Савелий.

– Да хоть каких-нибудь бы послал, - живо откликнулась Валька.
– У вас вот нет, разбежались все.

– Как нет? Ты клуб вспомни, - засмеялась Надя Щеглова.

– Что правда, то правда, - сказал Караваев.- Молодежь вся в город норовит, не хочет на земле хозяйствовать.