"Баламуты"

– Иди, иди! Тут без тебя разберутся.

Николай чуть не пустил в нее матом, но чудом сдержался и пошел в спальню читать газету.

– Прежде чем договориться, я хотела бы посмотреть вашего ребенка, - попросила Людмила Юрьевна.

Алка высунулась в окно и, меняя голос на пряничный, позвала:

– Илона, домой!.. Поскорее, что-то дам, - соврала она дочери, потому что та стала конючить еще полчасика на беготню.

Илонка по воробьиному встрепенулась и побежала домой.

– Ты петь умеешь?
– располагающе улыбаясь, спросила Илонку Людмила Юрьевна, когда та, подталкиваемая матерью, вошла в зал.

Илонка, круглолицая, вся обрызганная мелкими веснушками второклассница, шмыгнула носом и вскинула при этом голову так, что две тощенькие рыжие косички прыгнули вниз и вернулись на свое место, т.е. остались торчать на затылке, и вопросительно посмотрела на мать.

– Поет, как же! - ответила за нее Алка.
– Что же молчишь?

– Какие ты песни знаешь?
– опять спросила Илонку Людмила Юрьевна.

– Про крокодила Гену и про улыбку, - скороговоркой ответила Илонка, поглядывая на мать.

– Ну-ка, спой, а я буду тебе аккомпанировать. Давай про улыбку. Людмила Юрьевна проиграла вступление и кивнула Илонке.

– Три-четыре!

Но Илонка уставилась на носок сандалии, которой водила по полу, и молчала.

– Ну, что же ты?
– с укором сказала Людмила Юрьевна, а Алка набросилась на дочь:

– Что стоишь как дурочка? Пела ж с девками. Вчера под пластинку, что есть силы орали, - пояснила она Людмиле Юрьевне.
– А сейчас язык отсох.

– Давай вместе, - предложила Людмила Юрьевна Илонке. Она запела чистым лирическим сопрано. Илонка под сердитым взглядом матери зашевелила губами, шепотом выдавливая из себя слова.

– Ну ладно. Раз ты стесняешься петь песню, давай попоем нотки, - предложила Людмила Юрьевна.

– Ну, тяни, а-а-а!

– А-а, - глухо, как сова, ухнула Илонка.

– Да нет, не так!.. До-о! До-о-о!

– До-о, - шмыгнув носом, тихо повторила девочка.

– Это, скорей, "си" малой октавы, - усмехнулась Людмила Юрьевна.
– Ну-ка, похлопай со мной в ладошки.

Людмила Юрьевна похлопала четыре раза с одной длинной и тремя короткими паузами. Илонка повторяла, но не выделила длинную паузу.

– Послушай еще раз, повнимательнее.
– Людмила Юрьевна еще раз прохлопала, изящно расставляя ладошки с ухоженными наманикюренными ногтями.

Илонка нехотя повторила, и на этот раз пропустила один хлопок.

– Теперь отвернись и попробуй по слуху найти ту ноту, которая прозвучит, - кисло сказала Людмила Юрьевна.

Ноту Илонка не нашла. Она тыкала указательным пальцем вокруг и около, только не туда, куда нужно.

– Ты хочешь учиться играть на фортепиано?
– спросила Людмила Юрьевна.

– Хочет, хочет!
– поспешно ответила за нее Алка, и Илонка вслед за матерью тоже кивнула головой.

Людмила Юрьевна натянуто улыбнулась.

Уже уходя, в коридоре, она сказала, больше обращаясь к Алке, чем к Николаю, который стоял у дверей спальни и бесцеремонно щупал ее глазами:

– Валентин Степанович просил меня послушать вашу дочь, но насчет уроков у нас конкретного разговора не было. Я не знаю еще, какая у меня нагрузка будет в музыкальной школе. Но вы не беспокойтесь, если я не смогу заниматься с вашей дочерью, то он договорится с другим преподавателем.

Наткнувшись на взгляд Николая, она разозлилась:

"Хамло чертово, - раздраженно подумала она, - все с меня снял. Свою корову раздевал бы".

Она хотела уйти, но Алка остановила ее, спросив про дочку:

– Слух-то какой у нее есть?

– Слух развивать надо, - уклончиво ответила Людмила Юрьевна.
– Надо заниматься.

– Цапля длинноногая!
– фыркнула Алка, когда за музыкантшей закрылась дверь.
– А этот дурак зенки пялит, аж слюна как у кобеля бешеного чуть с языка не закапала. Тьфу.

– А что, плохая девка?
– широко раздвинул рот в ухмылке Николай, поддразнивая жену.

– А что хорошего - то?.. Ни хрена вы, мужики, в этом деле не смыслите. Разве это баба, если у нее и взяться не за что? А у этой первый номер.

– Да уж с тобой ей тягаться трудно, - засмеялся Николай.

– По крайней мере, "возьмешь в руки - маешь вещь".

Николай со смехом сгреб ее охапку и стал тискать, приговаривая:

– Щас проверим твою вещь! Какая она у тебя.

– Пусти, черт! Илонка вон смотрит, - с нарочитой серьезностью отбивалась довольная Алка.

Когда Николай отпустил ее, она сказала, как бы между прочим:

– Ты попроси Валентина, пусть он кого другого пришлет. Я смотрю, от этой вертушки толку не будет никакого. Она и на учительницу-то не похожа.

Николай усмехнулся, но спорить не стал.

Учитель, который ваялся заниматься с Илонкой, слух не проверял, а сразу приступил к занятиям. Прежде всего, он прочитал небольшую вводную лекцию, основой которой послужило введение к "Книге о музыке" составителей Головинского и Ройтерштейна, выученное им когда-то наизусть.

Звучало это пафосное извержение по меньшей мере странно, потому что было рассчитано на большую аудиторию, но это лектора ничуть не смущало. Старался он больше для Илонкиной матери, которая сидела тут же на диване и благоговейно замирала от соприкосновения с прекрасным, дорога к которому была ей заказана.

Костюм на маэстро был выношен, лицо жеванное, и сам он не производил впечатления человека, которого облагородила музыка и подарила радость от общения с ней. Однако взялся он за дело с энтузиазмом и, прощаясь после первого урока с хозяйкой, побуждаемый самыми лучшими намерениями, нарисовал радужную картину будущих музыкальных успехов своей ученицы, искренне веря в осуществление этой программы.

В этом году уже поздно, а на следующий они подготовятся в музыкальную школу. Поступать лучше в вечернюю, там вместо семи лет то же самое проходят за пять - нет хора и меньше сольфеджио. Только надо, конечно, заниматься и еще раз заниматься.

Через два занятия, когда его подопечная не смогла затвердить ноты скрипичного ключа, а четвертные не отличала от восьмых, оптимизма у него поубавилось. За месяц учебы Илонка с горем пополам тыкала третьим пальцам "тень-тень потетень, выше города плетень", постоянно спотыкаясь на "си бемоль".