Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

Из окна комнаты, которую тетя Настя отвела Зиновию, хорошо было видно полотно железнодорожной линии. Сидел у окна и ждал, когда пройдет вечерний поезд из Москвы.

До места встречи было всего несколько минут ходу. Подойдя ближе, Зиновий разглядел возле одной из раскидистых старых ветел, окружавших пруд, женскую фигуру; его уже ждали.

Катя стремительно кинулась к нему навстречу, молча упала ему на грудь, судорожно охватила его шею, прижалась к нему и дала волю слезам.

Наконец она отшатнулась от него. Но тут же требовательно и властно схватила его за руку.

— Пойдем! Ко мне пойдем! Скорее же, скорее! Муж уехал… Сейчас проводила его. Уехал в Самару. Два дня его не будет… и две ночи. Хоть две ночи наши! Да не стой ты как истукан! Пойдем скорее!

Он шагнул к ней, привлек к себе. Гладил ее по голове… А себя готов был убить… Знал ведь, знал, что нельзя ему приходить! Собрал все силы, попытался убедить.

— А потом, Катенька? Убьет тебя! А сразу не убьет, все одно в могилу загонит… Детей осиротишь…

Высвободилась, злым толчком отбросила его.

Заговорила быстро и зло:

— Детей вспомнил! А пошто детей не пожалел, когда сюда ехал? На Коломне свет клином сошелся? Зачем приехал? На мою погибель. Или на мою муку!

— Катенька… — начал было Зиновий.

И слушать не стала. Круто повернулась и пошла от него. Но сделав несколько шагов, обернулась и сказала негромко, но строго:

— Уезжай отсюда. Как человека прошу. А то… до самой смерти каяться будешь.

И скрылась за кучными в сумерках ветлами.

Ясно было одно: надо как можно скорее уезжать из родной Коломны.

Не оправдались надежды хоть немного передохнуть в тихом городке, перед тем как снова ринуться в гущу битвы. Сам виноват. Вполне можно было поселиться у тети Насти, а к мастерской Андрея Силыча и близко не подходить.

Но теперь что об этом размышлять? Теперь нужно думать, как выбираться отсюда побыстрее…

На другой день прямо с утра и отправился в канцелярию исправника.

— Зачем пришел? — спросил писарь Зиновия. — Сказал ведь я тебе, надо будет, вызову.

— Я по другому делу, — сказал Зиновий и стал объяснять, что ему надо беспременно переехать в другой город.

— А чем тебе наша Коломна не нравится? — полюбопытствовал писарь.

Пришлось сочинить незамысловатую историю о некой вдовушке и ее чрезмерно ревнивом поклоннике.

— Это, выходит, нашкодил и в кусты, — подковырнул писарь, хотя видно было, что он вовсе не осуждает добра молодца.

— Грех попутал, — повинился Зиновий.

— С кем не случается, — успокоил писарь. — А что касается твоей просьбы, то местопребыванием тебе определен город Коломна и менять местожительство не разрешено, но… — И тут писарь не то сморгнул, не то подмигнул Зиновию. — Можно временно отлучиться. Понял, временно! Куда желал бы?

— Все равно, — сказал Зиновий. — Хоть в Тверь, хоть в Рязань…

— Не годится, — сказал писарь. — Шибко близко к Москве. Выбирай подале. Самару или Нижний Новгород.

— Тогда уж Нижний Новгород, — сказал Зиновий.

— Можно и Нижний, — кивнул писарь и распорядился: — Иди и завтра утром принеси прошение.

Наутро Зиновий принес прошение и вместе с прошением подал писарю синенькую. Писарь несколько даже удивился, и Зиновий подумал было, не перестарался ли? Но все окончилось как и должно быть.

Писарь смахнул и прошение, и синенькую в ящик стола и сказал:

— Приходи завтра. Выдам тебе вид на жительство.

Получив в канцелярии документ, Зиновий в тот же вечер уехал из Коломны.

Началась новая полоса скитаний.

Глава десятая НА ВОЛЖСКОМ КРУТОМ БЕРЕГУ

1

За годы, проведенные Зиновием Литвиным в тюрьмах, скитаниях, многое изменилось в России.

Конец XIX и начало XX века ознаменовались небывалым дотоле обострением классовой борьбы. Поднялась новая волна революционного движения. Решающей его силой стал рабочий класс.

Царское правительство прилагало все силы, чтобы еще в зародыше подавить надвигающуюся революцию. Повальными арестами, жестокими расправами без суда и следствия, заточениями в тюрьмы и ссылками в Сибирь пыталось оно задушить революционную борьбу.

Охранка вынюхивала «крамолу». Особенно лютовала она в столицах и крупных промышленных центрах: Киеве, Нижнем Новгороде, Екатеринославе, Иваново-Вознесенске, Воронеже…

Но чем злее становились царские опричники, тем ярче разгоралось революционное пламя. Примечателен факт: в ночь на 9 декабря 1895 года охранка арестовала Ленина и других руководителей петербургского «Союза борьбы», а уже через шесть дней — 15-го — в столице вышла листовка за подписью «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

И так везде. На преследования властей рабочие отвечали забастовками, демонстрациями, созданием новых социал-демократических кружков, объединением их в социал-демократические организации.

А в начале марта 1898 года, когда Зиновий Литвин вышагивал по этапу, в крохотном деревянном домике на окраине Минска состоялся Первый съезд партии.

В скитаниях своих Зиновий только мельком услышал об этом событии, и лишь через год, уже в Петербурге, узнал, что хотя вскоре после съезда почти все его делегаты были арестованы, задачу свою они выполнили. Разрозненные организации объединились в Российскую социал-демократическую рабочую партию. Избран был Центральный Комитет, которому поручили выпустить Манифест партии.

За пять лет после Первого съезда возникли и вели работу около пятидесяти комитетов РСДРП. Стихийнее рабочее движение стало организованным и осознанным революционным движением.

В одной из листовок того времени справедливо утверждалось: «Вся Россия проснулась! Нет теперь ни одного уголка в нашем обширном отечестве, где бы не раздавался протест против самодержавного произвола».

Революция надвигалась неотвратимо… Наиболее проницательные царские сановники хорошо понимали это. И лихорадочно искали выход.