Белые Мыши на Белом Снегу

– Да?
– обрадовалась она.
– Ну, так проходите! Сейчас разберемся!..

Просторная квартира на восемь комнат оказалась уютной, из кухни плыл аппетитный запах пирогов с капустой, в ванной кто-то пел за стиркой, а в коридоре возились с игрушечным грузовиком трое ясноглазых детей в одинаковых штанишках с лямками.

– Мои!
– гордо заявила беременная, кивнув на хохочущих ребятишек.
– Пополняю, так сказать, ряды защитников. Представляете - одни мальчики. Теперь бы дочку...
– она засмеялась.
– Проходите, вот сюда... Вас как звать?

– Эрик, - я мимоходом потрепал одного из ее сыновей по макушке.
– А моего отца - Глеб. Не помните? У меня фотография с собой.

Мы вошли в большую квадратную комнату со странными обоями: много-много разноцветных бабочек на белом фоне, и женщина усадила меня на круглый стол. Видно, стоять ей было тяжело, слишком уж большой вес давил на худые ноги и тонкие руки, которыми она уперлась в крышку стола для устойчивости.

– Обои какие интересные, - заметил я, озираясь.

– Да, - женщина поморгала, улыбнулась.
– Муж мой - немного художник. Взял и стены разрисовал. Никакие это не обои. Но красиво. Хотите чаю?..

Я кивнул. Женщина ("Лада", - представилась она) пошла ставить чайник, и из коридора донеслось: "Кто знает адрес прежнего жильца, Глеба? Его сын пришел. Эй, что, вымерли все?!". У нее был очень звонкий голос, и я подумал, что когда-то, возможно, она пела в хоре.

Отозвался кто-то хриплый, кашляющий: "Какой Глеб? Которого жена бросила?..". "Не знаю!
– уже издалека, из кухни, должно быть, крикнула Лада.
– Может быть. Он раньше в нашей комнате жил, ну, вспомни!". "Как же...
– сказал хриплый.
– Так ведь он теперь лечится - в Санитарном поселке он". "Ты не путаешь?
– голос Лады приблизился.
– Что ты такое говоришь?.. У него сын знаешь, какой приличный? В галстуке!". Хриплый засмеялся: "Ну и что, что сын?.. Ты же меня не про сына, а про отца спрашиваешь".

Лада вернулась, с сомнением глянула на меня поверх своего живота, покачала головой:

– Тут сосед говорит, что папа ваш в Санитарном поселке... Ну, не знаю. Может, правда... Хотя, сосед мой, - она заговорила шепотом, - похоже, и сам оттуда. Пил, говорят. Так что ему веры особой нет.

– А где это?
– я привстал.

Женщина сложила на груди сухие, оплетенные венами руки:

– Сядете на автобус и доедете до конца. Как сойдете, сразу за остановкой будут поля аэрации. А за ними увидите песчаные такие холмы, много-много, высокие, с пятиэтажный дом. Туда и идите, там дорога есть. Только пешком надо, автобус дальше не едет. А может, и подвезут, там грузовики иногда проезжают...

– А дальше?

– Не знаю - дальше, - Лада вздохнула.
– Я только указатель видела: "Санитарный поселок - 5 километров". Знаете, мерзкое там какое-то место, у меня даже настроение испортилось.

В дверь постучали, и просунулась голова соседа, беззубого старика с гладкой малиновой плешью, окруженной венчиком белесого пуха:

– Это ты - сын, что ли?..
– он придирчиво оглядел мой костюм.
– И правда, не скажешь... А папаша твой - там. Это точно. Последний год пил до желтых чертиков, смотреть жутко было. Налижется, бывало, и воет, воет... как собака прямо.

Ладу передернуло, и она укоризненно покачала головой:

– Ну, что ты тут такое рассказываешь? Кто тут выл? Я слышала, несчастье у него было какое-то, но это же не значит...

– Выл, выл, - убежденно сказал старик.
– А то я не знаю, как воют. Ты, дружок, съезди к нему, навести. Все какая-то радость. Он там, похоже, насовсем.

– Обязательно, - я встал.
– Спасибо.

– А чай?
– расстроилась женщина.

– Да я хотел успеть сегодня...

– Это же недолго! Я пирожки пекла...
– она слабо улыбнулась.

Пирожки вдруг напомнили мне о детстве: мама тоже любила печь, и густой, сытный, теплый запах всегда будил меня по воскресеньям.

– Хорошо. Уговорили, - я развел руками.

– У меня к вам дело есть, - вежливо вытеснив старика, женщина снова двинулась в коридор.
– Не уходите, хорошо?

– ... Муж у меня в гараже работает, - тихонько рассказала она пять минут спустя, когда мы уселись пить чай и плотно прикрыли дверь.
– У них болтают, что из Санитарного сбежал недавно один. Угнал машину, человека монтировкой ударил по голове... Вы бы не ходили туда просто так, друзей бы взяли. Того - который сбежал - не поймали еще.

Я кивнул, пытаясь разгадать значение ее взгляда, но женщина упорно отводила глаза.

– Лада, вы еще что-то сказать хотите?

– Да я не знаю, - она махнула рукой, - может, ерунда... Говорят, женщину он какую-то ищет. Я и подумала... Да это так, внутренний голос, - Лада засмеялась.
– Не слушайте особенно, мало ли что беременной в голову придет.

... До последнего - буквально до последнего момента я надеялся, что это все-таки ошибка. Человеку свойственно утешать себя, в худшее верить никому не хочется, поэтому, шагая по пыльной грунтовой дороге к далеким, четким на фоне неба горам песка, я думал: нет, мой отец не может быть алкоголиком или сумасшедшим. Все, что угодно, только не это. Да и с чего бы? Подумаешь, жена бросила... Тысячи женщин отказываются продлевать брак, кого этим удивишь? Неприятно, конечно, и на мужчину-"непродленку" некоторые смотрят косо, но спиваться из-за этого...

Место, в которое привез меня автобус, было до странности пустынно: одинокая будка конечной остановки, кособокий неработающий магазинчик с покосившейся вывеской "Продукты", последняя городская водонапорная башня, а дальше, через пустые черные поля - только линии электропередач, застывшие распятыми великанами, да темный гребень песчаных куч вдалеке. Ни звука, ни движения. Полынь качается вдоль дороги, гудят провода, ветер напевает песенку. Я постоял и пошел, сунув руки в карманы. В конце концов, любое знание лучше незнания...

Пять километров до Санитарного поселка отняли у меня час с лишним: идти все время приходилось немного в гору, и я быстро устал и вспотел в своем тонком шерстяном костюме. Ни один грузовик не обогнал меня и ни один не проехал навстречу, лишь неприкаянная бродячая собака пробежала, вывалив язык и мерно виляя хвостом, похожим на пыльную метелку.

Поля, наконец, кончились, и у подножия первой песчаной горы я миновал ржавый шлагбаум с заброшенной сторожевой будкой и строгой табличкой "Проход запрещен". Если тут и велись какие-то работы, они прекратились много лет назад, даже следы человеческие совсем стерлись от времени. Остался только слежавшийся, проросший травой и деревцами песок, дорога, ржавый остов экскаватора да пара валяющихся на боку вагонеток, присыпанных строительным мусором.

Я шел по дну ущелья, образованного высоченными, под небо, горами песка, и думал с отстраненностью зрителя, что сбежавший из поселка алкоголик, если он прячется здесь, может в любой момент на меня напасть, и никто об этом не узнает. Солнце садилось, подсвечивая снизу небосвод, как витрину магазина. Над песком, в чистой синеве, уже возник едва заметный тонкий месяц, подуло прохладой, запахло неожиданно свежестью. Есть что-то трогательное в летних вечерах, какая-то беззащитная красота, и неважно, где все это застает тебя - ты все равно не можешь остаться равнодушным.