Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
Тема урока тогда была, если не ошибаюсь, "Феномены человеческого мозга" или что-то в таком роде. И я навсегда забыл бы об этом, если бы в ночь, когда изнасиловали Хилю, пресловутый "голос крови" не заговорил во мне самом.
...Около половины второго я проснулся и несколько минут вглядывался в темноту. Чувство мое было странным: какая-то безотчетная тревога, липкая, будто обволакивающая душу, проникающая в каждую клетку тела, такая сильная, что я не смог лежать и вскочил с кровати. Настольная лампа осветила привычную комнату: шкаф, письменный стол, полки с книгами, радиоприемник, кресло с аккуратно сложенной одеждой, фотографии
Я походил по комнате, пытаясь унять беспокойство, раздвинул занавески и увидел лишь огоньки в ночи. В стекло билась серая бабочка, зачем-то залетевшая на такую высоту, и я машинально закрыл форточку: не люблю насекомых.
Тревога была как-то связана с Хилей, и это меня удивило. Я точно знал, что она дома: допоздна из-за стены доносилась музыка. Ее родители уехали в санаторий, но оставалась домработница, слабоумная Надя, которая могла в случае чего хотя бы вызвать "скорую помощь" или постучать к нам. Но никто не стучал, а у подъезда не стояла санитарная машина. Все было спокойно.
И все-таки - Хиля. Что-то случилось с ней или должно было случиться, я чувствовал это, словно девушка была ребенком, а я - матерью. Но логика - черт бы побрал эту проклятую логику!..
– оказалась сильнее моего странного инстинкта, и я, подумав, принял снотворное и лег спать.
Утром, выходя на службу, я на всякий случай приложил ухо к ее двери: там разговаривали. От сердца сразу отлегло - значит, все в порядке, и тревога была вызвана чем-то другим, может быть, сном или нездоровьем.
Однако меньше чем через час, в конторе, беспокойство вернулось с новой силой, и почти сразу же на моем столе зазвонил телефон. Это был "папа".
– Эрик?.. Ты мне нужен, - он говорил сухим деловым тоном, но я сразу понял: ЧП.
– Папа, что-то случилось?
– Да, но это не по телефону. Дай сейчас трубку своему начальнику. И выходи, не жди. Он и не пикнет - тебя же вызывает старший дознаватель.
– Мне в Управление подъехать?
– на всякий случай спросил я.
– В Управление?
– удивился "папа".
– Нет, я дома. Поезжай домой. И побыстрее, что ты копаешься!..
Через пять минут я уже бежал по улице, сжимая под мышкой портфель. Автобус ждать было некогда, днем они ходили редко, но один все-таки обогнал меня между остановками, напротив огромного квадратного здания городского Совета - там, на площади, мы с Хилей как-то нашли прямо на асфальте золотое обручальное кольцо. Я еще подумал, помню: это знак, что мы поженимся.
В квартиру я взлетел птичкой, задыхаясь от бега и чувствуя, как по телу под костюмом струится пот. Погода на улице стояла душная, знойная, без ветерка, но я не представлял себе, как можно явиться в контору без пиджака и галстука. Что поделаешь - правила, пусть и неписаные, сильнее нас.
Дома было тихо, несмотря на присутствие целой толпы народа, и тишина висела в воздухе, как запах, окутывая каждый предмет, каждую крохотную тень. Какие-то незнакомые люди стояли в прихожей, в шеренгу прислонившись к стене, и, как только я вошел и закрыл за собой дверь, дружно кивнули. Навстречу мне из столовой показался "папа" с желтым, словно прокуренным лицом и запавшими глазами. Он был в темно-синей форме с нашивками старшего дознавателя на рукавах, и это ясно говорило о том, что его выдернули прямо со службы. Следом вышла мама, тоже в
форме, но с "маргаритками" - крохотными блестящими звездами на воротнике. А за их спинами, в глубине комнаты, я с удивлением разглядел скорчившуюся в кресле слабоумную Надю, тихо плачущую в передник.– Папа?
– я смотрел на "отца", почему-то смертельно боясь любых его слов и отчаянно надеясь, что он не заговорит.
– Я долго?.. Автобус, понимаешь...
– Да какой автобус...
– "папа" взял меня за рукав и увлек за собой в родительскую спальню, заставив посторониться четырех мужчин в штатском и женщину в белом халате. Чужие уступили ему дорогу молча, почтительно и словно даже с сочувствием.
В квартире смутно пахло лекарствами, спиртом, новенькой обувной кожей, но сквозь все проступал еще какой-то запах, очень знакомый, горьковато-сладкий и от этого неприятный и неуместный здесь. Я принюхался и вдруг понял, что это духи - "Роза Мира", терпкие, дорогие, пахнущие горьковатыми розами - которые я всегда дарил Хиле.
"Папа" плотно прикрыл за нами дверь спальни и кивнул мне на стул:
– Сядь, Эрик. Пойми правильно - я решил, что ты сейчас здесь нужен больше, чем мы. Эльзу изнасиловали сегодня ночью, дома. Кто - мы уже знаем. Где он - выясним в течение двух часов.
Я добрался до невыносимо далекого стула, нащупал сиденье, сел, уверенный, что провалюсь сейчас сквозь него и грохнусь на пол. "Папа" глядел на меня, стоя у дверей со сложенными на груди руками и крепко, в безгубую линию сжатым ртом. Он постарел - и в этот момент я особенно ясно это увидел.
– Папа, где она?
"Отец" вдруг передернулся, словно его ударило током, прошелся туда-сюда, усилием воли вернул на лицо спокойное выражение:
– Она в маленькой комнате. Сейчас ей нужен кто-то, чтобы... Мне позвонила ее домработница, ее отпустили вчера - если бы знать... В общем, Эльза держится, - "папа" еще походил и сел.
– Я не хочу сейчас эмоций. С этим... с этим человеком я побеседую, как только его поймают, а его поймают - в этом не сомневайся. Он не выйдет из города.
Я пока не мог говорить и смотрел на него, как в детстве, со страхом и надеждой.
– Да, - повторил он, - не сомневайся. Эльза сообщила его имя, адрес - они были знакомы. Это не какой-то там злоумышленник, проникший в квартиру, это - ее хороший знакомый. А он верно все подгадал: родителей дома нет, домработницы тоже, все один к одному.
– Она ведь не кричала, - наконец, смог сказать я.
– Не кричала. Этот выродок заткнул ей рот скомканной наволочкой и привязал руки к спинке кровати. А потом, когда... в общем, он просто ушел домой. Даже не развязал ее, так и оставил - до прихода Нади. Что ты собираешься делать, Эрик?
– Мне можно пойти к ней?
– А ты уверен, что сможешь с ней говорить?
– Почему нет?
– Ну, знаешь...
– "папа" горько улыбнулся, - иногда мужчины все это воспринимают неправильно. Увы, увы... Им и в голову не приходит, что девушка ни в чем не виновата, они ее чуть ли не гулящей считают после этого. У тебя нет похожего чувства?
Я добросовестно прислушался к себе, но ощутил лишь слабый шок и острую, смешанную с ужасом жалость. Что такое "изнасилование", я, конечно же, знал, но и представить не мог, что чувствует жертва. Мне виделось лишь что-то темное, страшное, похожее на то, как бывает в темной, тесной комнате глубокой ночью, когда вокруг ни души.