Белые Мыши на Белом Снегу

– Я сломала ноги? Понимаете, не чувствую. Совсем. Как будто их нет...
– она затряслась от плача, размазывая по лицу грязные слезы.

Седенький врач покачал головой и посмотрел на меня, уже сидящего на полу машины, на сложенном сухом брезенте:

– Вы ее трогали? Поднимали?

– Нет.

– Возможно, поврежден позвоночник. А что у вас с глазом? Уже оказали помощь?

– Да нет, это раньше, - я тронул повязку и снял с нее приставший осколок стекла.
– Просто невезучий день.

Привели согнутого Трубина, он смеялся, охал, тряс каким-то темным лоскутом.

– Вы как?
– я помог ему сесть рядом на пол.
– Целы?

– Вот что осталось от вашего одеяла, - он помахал тряпицей перед моим лицом, и я понял, что это - клок обгоревшей по краям коричневой оберточной бумаги.

Полина лежала на носилках, закрыв глаза.

– Что у нее?
– тихо спросил Трубин. Он совершенно протрезвел и смотрел широко и испуганно.

– Не знаю. Ног не ощущает... А насчет одеяла - да и черт с ним. Таскать меньше.

Санитар заглянул к нам, держась за створки двери:

– Все, устроились? Тогда закрываю. Я впереди сяду, тесно тут. Ехать-то близко, вы уж как-нибудь потерпите...

– А остальные?
– удивился Трубин.
– Ну, этот тощий, в пальто? Из кафе кто-нибудь?..

Санитар пожал плечами. Появился врач с чем-то объемистым в руках:

– Это не ваше?

– Ну, надо же!
– Трубин хлопнул меня по коленке и покивал доктору: - Наше, наше.

Сверток, совершенно целый, разве что намокший, поставили у моих ног.

– А больше нет живых?
– спросил я.

– Увы, - доктор поджал губы и вздохнул.
– Никого.

– И женщина - тоже?..

– Какая женщина?

Двери закрылись, и машина тронулась. Я знал, что дознаватели уже едут, но совсем не хотел с ними встречаться и потому радовался, что меня увезли. В общем-то, это было ненужно, ничего у меня не болело, а порезы и ссадины я мог промыть сам. Но наши врачи - великие перестраховщики, с любым синяком готовы в больницу уложить на неделю, а уж у нас, пострадавших от взрыва, они таких синяков насчитают сколько угодно. Обязательно сделают рентген, прощупают всякие почки-селезенки, смажут каждую ранку йодом и лишь после этого успокоятся.

Я закрыл глаза. Шок уже проходил, голова начинала соображать, но душа вдруг задним числом стремительно рухнула в пятки, и руки мои сами собой крепко вцепились в спасительный сверток, словно он мог удержать меня на поверхности и не дать утонуть в темном первобытном ужасе.

Кафе в з о р в а л о с ь!

Как же это может быть - взяло и взорвалось?!..

На моей памяти нигде, никогда и ничего не взрывалось, и я жил в полной уверенности, что в н а ш е й стране такое невозможно. Это и было невозможно - всегда.

И вдруг - случилось. Словно тонкая защитная скорлупа, всю жизнь оберегавшая меня от всех опасностей мира, лопнула, обнажив уязвимую сердцевинку.

Да, преступления против личности еще случаются. Людей режут, грабят, насилуют, похищают, бьют, калечат, но это - трагедия отдельно взятого человека, а не общества в целом. Общество - со всеми его условностями, недостатками, проблемами - трогать нельзя.

С детства, в школе (когда я не лежал с высокой температурой и мог туда ходить) я постоянно слышал: "Мы живем в безопасной стране. С нами ничего не может случиться. Нам гарантированы жилье, работа, медицинское обслуживание, образование, отдых и защита. Никто не может остаться на улице. Любому человеку найдут дело. У нас никогда не бросят больного и не оставят ребенка, даже умственно отсталого, неграмотным. Каждый из нас имеет право на развлечения после работы. А главное - если кто-то попытается напасть на нашу страну, ему навстречу непробиваемым щитом встанет Армия (да-да, это слово пишется с большой буквы!). С ворами и бандитами борются неутомимые дознаватели (с маленькой буквы, но дело их не менее важно!). И даже готовящееся преступление у нас могут предотвратить, задушить его в зародыше. Нам нечего бояться. От нас требуется лишь честный труд и порядочность - остальное нам гарантировано!".

Я прожил в своем любимом, безопасном, бронированном коконе столько лет - и вдруг этот взрыв, разрушивший не только кафе, но и мою непоколебимую уверенность в том, что нам ничего не грозит...

Трубин, кажется, тоже пришел в себя.

– А этого следовало ожидать, - вдруг сказал он, доверительно наклонившись ко мне.

– Почему?
– сидел он слева, и мне пришлось вывернуть голову, чтобы видеть его здоровым глазом.

– А потому, Эрик, что любой нарыв рано или поздно должен лопнуть. Я не удивлюсь, если это только первая ласточка. Должно было случиться что-то такое - обязательно.

Машину подбросило на выбоине, и Полина застонала.

– Бедная девочка, - вздохнул Трубин.
– Вот мы с вами легко отделались, а она, может быть, останется инвалидом. И ведь зря все это, зря!.. Обидно, - он помолчал.
– Это ведь бесполезно. Ну, взорвали они кафе. Почему, кстати, именно кафе, не понимаю... Ну, взорвут какой-нибудь мост или почту... И что дальше? Талоны отменят? Или всем вдруг разрешат бездельничать, распускать идиотские слухи, ездить за границу за барахлом? Да никогда. Введут войска, и все это прекратится.

Я молчал, не зная, что ему ответить. Он покосился на меня:

– Не верите? Думаете, пьяный, брежу?.. Ничего, завтра поймете, о чем я говорю. Я вам устрою экскурсию по специальной зоне, для общего развития, так сказать. Там такие персонажи - на всю жизнь вам хватит воспоминаний...

Слушая его, я все вертел в голове зацепившуюся фразу: "Почему именно кафе, не понимаю...". А правда, почему - кафе? Это как-то глупо, ночью ведь посетителей мало, прохожих и вовсе нет, никаких учреждений рядом. Повара, официанты почем зря погибли... Может, это из-за тех двоих? Но слишком уж мощный взрыв, от кафе вообще ничего не осталось, не слишком ли - для каких-то двух человек?.. Если уж кому-то понадобилось их убивать, разве нельзя было найти другой способ, попроще?..

Ну хорошо, а если допустить, что все это - случайность?

Допустим, бомбу изготовили для других целей. Может быть, хотели взорвать мост, как сказал Трубин, или почту, в общем, что-то большое. Человек с этой бомбой зашел в кафе поужинать - и она сработала. Может ведь такое быть?

Как выглядит бомба, я представлял себе слабо. Но парень на входе, который проверял пропуска - разве его не проинструктировали на такой случай? Все-таки кафе особое, для ночных сотрудников. Уж он-то разглядел бы адскую машинку.

А что, если бомба и не была похожа на бомбу? Если она выглядела как что-то совсем обыкновенное, как...

Как сверток.

Невольно, чуть не стукнувшись затылком о стенку салона, я отстранился от своего свертка, лежащего на полу в белом свете ламп, и стал сквозь тонкую сетку страха разглядывать его. Наверное, к тому моменту моя способность удивляться уже притупилась, потому что я снова понял, что он изменился - но это оставило меня почти равнодушным.

Это был не тот сверток, который я соорудил в туалете Управления Дознания, и не тот, с которым сидел в кафе. Другой, хотя и похожий - если не присматриваться. Бумага слегка намокла и была надорвана, но в прореху виднелся лишь второй бумажный слой, ничего больше.