Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
Виктор лежал на нарах и, не мигая, глядел в потолок. Подбросив в печь дров, Васька присел на корточки возле открытой дверцы и, щурясь на бушующее пламя, спросил, не поворачивая головы:
– Неужели она?
– Да. —
– Ну и дела-а…
Опять воцарилось молчание.
– Слышь, Вить, а ведь замерзнет кореш-то.
– Ни хрена не будет, не маленький…
Васька неопределенно пожал плечами, притворил дверцу и полез на нары.
Прошло с полчаса. Вдруг ему показалось, будто снег скрипит под чьими-то ногами… Толкнув в бок Виктора, спросил:
– Слышишь?
Тот не пошевелился.
Васька сел на нарах, взял в руки ружье.
В коридорчике послышался шум, дверь широко распахнулась и в проеме показалась могучая фигура изгнанника. Весь в снегу, он уселся прямо на порог, согревая дыханием озябшие пальцы. Посмотрев Ваське прямо в глаза, сказал с отчаянием и злостью:
– Стреляй, чего ждешь! Лучше здесь сдохнуть… Быстрее, по крайней мере.
Из-за его спины выскочила собака, легко перемахнула через порог и, дружелюбно помахивая пушистым, закрученным в кольцо хвостом, подбежала к Ваське. Положив передние лапы к нему на колени, лизнула в лицо шершавым языком.
– Двери закрой, дует, – не поворачиваясь от стены, сказал Виктор.
Расценив это как приглашение, Сергей вошел. Быстро разомлев в тепле, собака заскреблась в дверь, просясь
Васька долго не мог уснуть, ворочался на нарах… Уже проваливаясь в черную бездну сна, успел подумать: «Чего только в жизни не бывает. И вправду, тесен мир, ох тесен…»
Снег и песок
– Ма-а-ма-а-а! Ма-а…
– Что с тобой, сынок? – пожилая женщина склонилась над худеньким русоволосым сержантом, прикорнувшим на жестком автобусном сиденье. Голос ее был тревожен.
– А?.. Ничего, ничего… – смущенно забормотал спросонок Толик Калинин, вытирая со щеки набежавшую слюну и запахивая новенькую дембельскую шинель.
«Черт, весь автобус переполошил! – со злостью подумал он. – Взял моду орать во сне. Смотрят теперь как на придурка. Думают, крыша поехала…» Толик кашлянул в кулак, тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и, стараясь не замечать любопытных взглядов, отвернулся к окну.
Опять этот сон… Он снится не часто, но всякий раз, когда это должно произойти, смутные предчувствия терзают душу, и, уже засыпая, Толик знает – все повторится. Он снова будет бежать, увязая в зыбком сыпучем песке, слабый, беспомощный и безоружный, а смуглые бородатые люди в просторных одеждах, с искаженными злобой лицами станут преследовать его, и он, поняв, что уже не уйти, закричит протяжно и страшно.
Просыпаясь, он не помнил лиц, деталей, подробностей – лишь глаза; почему-то у всех одни и те же глаза, совсем как у того парня…
В тот день его разведрота прочесывала кишлак. И Толик тоже шел вместе со всеми по чужим узеньким улочкам, осторожно ступая, втягивая голову в плечи, крепко сжимая потными руками автомат.
Они столкнулись нос к носу: молодой чернявый парень с винтовкой наперевес беспечно вышел из-за угла и недоуменно застыл в двух шагах. Глаза их встретились. Доли секунды длилось это мгновение, но Толик и сегодня не в силах забыть его. Парнишка отпрянул назад, припал на колено, пытаясь непослушными руками передернуть затвор… Толик оказался быстрее. Длинной очередью он сбил противника на землю и перекатывал его с боку на бок по пыльной дороге, пока в магазине не кончились патроны. Безжизненное тело дергалось, по сторонам летели какие-то клочья, кровь брызгала на выбеленную солнцем стену.
Толик помнит, как потряс его этот случай. И не только тем, что это был первый убитый им лично, и не тем, что опоздай он на секунду – и конец… Гораздо труднее было понять эту смерть и свою к ней причастность.
Разгорелся бой. Где-то, совсем рядом стучали автоматы, словно елочные хлопушки лопались гранаты, кричали свои и чужие, а он сидел на обочине пустынной улицы и, не отрываясь, смотрел на убитого душмана. Истерзанный труп дымил – в магазине, через один, были «трассеры».
«Как же так? – думал Толик. – Ведь еще минуту назад этот парень куда-то спешил, дышал, двигался: может, у него болел зуб или было плохое настроение. И вдруг, разом, все рухнуло, сгинуло, превратилось в небытие… Неужели тот самый человек лежит здесь, нелепо вывернув ноги и бессильно разбросав руки, превратившись в мгновение ока в кучу окровавленного мяса? И причастен к этому не кто-нибудь, а именно он, младший сержант Калинин…»
Сколько он просидел так: минуту, две, час? Из полуобморочного состояния его вывел пробегавший мимо взводный. Вытирая рукавом мокрое лицо, лейтенант бросил на ходу:
– Ранен?
Толик покачал головой.
– Тогда вперед! После будем нюни распускать… – и побежал дальше, слегка припадая на правую ногу.С тех пор прошло уже больше года. За это время многое успел пережить, много чего повидать, но от того предсмертного душманского взгляда до сих пор саднит душу.
«Ах, забудем все! Прощай навсегда, Афган! Домой, домой…»
При мысли о доме Толик невольно улыбнулся.
Впереди мелькнули огни. Автобус свернул с большака и через несколько минут остановился возле поселковой автостанции. Прихватив чемодан, Толик вместе со всеми потянулся к выходу.
На улице было морозно, под ногами поскрипывал свежий снежок. Над пустынной привокзальной площадью тускло горел одинокий фонарь.
– Извините, – окликнул Толик проходившую мимо женщину. – Автобус на Волдино, не подскажете, когда пойдет?
– Последний уже ушел, сейчас только утром…Толик, ты, что ли?
– Теть Маша, а я вас и не узнал!
– Ха-ха! Богатой, знать, буду… Изменился-то как! Повзрослел, возмужал… Ну, пошли к нам, переночуешь, утром уедешь. Мать-то ждет не дождется… Телеграмму дал?
– Нет, я «сюрпризом»… А как Юра ваш, пришел уже?
– Тоже ждем со дня на день. Он рядом служит, два раза в отпуск приезжал. Вот тебя-то забросило, так забросило… В Афганистан – подумать только! Ну, ладно, хоть погрелся на южном солнышке. Тепло там?
– Жарко…
– В газетах не пишут, а люди говорят, будто война там идет. Правда ли, нет ли?
– Не знаю, у нас все спокойно было, – вяло соврал Толик, помня долгую беседу с замполитом перед отъездом домой. Да и не хотелось сейчас говорить об этом.
Они подошли к одноэтажному деревянному дому. За оградой проснулся и загремел цепью дворовый пес. Гавкнул было спросонок, но, признав хозяйку, осекся и завилял хвостом. Женщина открыла калитку.
– Заходи.
– Спасибо, пойду я. Чего тут, каких-то восемь километров… Первый раз, что ли?
– Так хоть чаю с дороги попей.
– Нет, пойду. Чемодан, если можно, у вас оставлю. Завтра с отцом приедем, заберем.
Простившись, Толик вышел за околицу и бодро зашагал по промерзшей, гладко укатанной дороге. Путь был знаком. От быстрой ходьбы он скоро согрелся, расстегнул ворот шинели, снял перчатки.
Был поздний вечер. Окрестный лес хранил тишину. По обочинам дороги торжественно и строго стояли заснеженные ели. Снег искрился. Огромная оранжевая луна, цепляясь за ветви деревьев, бесшумно плыла следом за путником.
«Ранняя, однако, в этом году осень. Конец октября, а снегу вон уже сколько навалило, – рассеянно подумал Толик и тут же перескочил на другое. – Что-то сейчас дома делается? Мать, наверное, уже с фермы пришла, хлопочет по хозяйству; отец телевизор смотрит или книгу читает; брат, скорее всего на танцы подался – сегодня ведь суббота. Меня, конечно, не ждут. А я свалюсь сейчас как снег на голову…»
Толик представил, как он подойдет к дому, постучится в окно. Мать прильнет к стеклу, спросит тревожно: «Кто там?», а он в ответ – «Я». Что тут будет!.. Мать обнимать-целовать кинется, всплакнет – не без этого, отец тоже потискает крепко, по-мужски, потом достанет бутылочку. Припас, наверное, для такого случая. Не каждый день сыновья из армии
возвращаются. Да еще оттуда… Хотя они и знать ничего не знают. Ведь он ни о чем таком им не писал. Нельзя было. Да и зачем волновать зря… Братан, наверно, за два года вымахал – и не узнать. До утра разговоров хватит. А утром – Толик для себя твердо решил – он попросит мать пирогов напечь. Ох, и мастерица она на эти дела! Всякие-всякие умеет стряпать: и с грибами, и с ягодами, и с картошкой, и с морковкой; а то еще и рыбник завернет…Толик блаженно зажмурил глаза и сглотнул слюну. Лишь сейчас он почувствовал, как голоден – с утра ни крошки во рту не было.
Дорога свернула направо. Знакомый поворот – где-то тут должна быть сосна с развилкой. Ага, на месте… Здесь он целовался с симпатичной студенткой из стройотряда. Это было в последнее доармейское лето. Два года прошло… Все вокруг такое родное и в то же время – незнакомое. Как из другой жизни.
Вон там, метров через триста, будет старый карьер. На дне его всегда стояла вода. Летом ребята бегали туда купаться – теплее, чем в речке. «Лягушатник» этот находился как раз посредине между двумя деревнями и часто служил местом для выяснения отношений. Деревенские пацаны дрались здесь один на один и «шара на шару». Случалось, Толик тоже участвовал в потасовках, но ему всегда доставалось больше других. Драться он так до самой армии и не научился. Зато быстро освоил науку убивать…
«Афган, Афган, что ты наделал! – Толик тяжело вздохнул. – Душа словно выгорела. И эти ночные кошмары… Интересно, что видят во сне те двое, что добивали ножами раненных душманов после одной из операций? Или ребята из третьего взвода, расстрелявшие по ошибке вместо душманского каравана автобус с детьми…»
Впереди посветлело – начинались поля, значит, большая часть дороги позади. Скоро будет маленький перелесок и за ним – деревня.
– Ву-у-уо-о! – протяжный утробный вой донесся с края поля.
«Собака, – прислушиваясь к низким хрипловатым звукам подумал Толик. – Потерялась, должно быть, на охоте. Это бывает, особенно с молодыми гончими».
Но не успел растаять в тиши этот вой, как за дорогой, с другой стороны поля, послышалось ответное:
– 0-оу-у-у!
Толик почувствовал, как что-то оборвалось в груди. «Волки!» – догадался он. И тут же, словно в подтверждение тому, что он не ошибся, на разных тонах подали голос еще несколько зверей.
Ноги сделались ватными. Озираясь по сторонам, Толик остановился. «А чего, собственно, пугаться? – успокаивал он себя. – Ну, волки… Ну и что? Они сами людей боятся – те же собаки, только большие».
Он решительно пошел вперед.
Там, где кончалось поле, и лес вплотную опять подступал к обочинам, Толик заметил на дороге черную точку. Она приближалась, росла и вскоре превратилась в большую серую собаку, легкой рысцой бегущую ему навстречу.
Он замер на месте. Волк тоже остановился.
Толик попятился и боковым зрением заметил, что справа, по открытому месту, в сиянии лунного света прямо на него несется волчья стая. Легко отталкиваясь от земли большие серые звери, казалось, летели над заснеженным полем. Он оглянулся, но путь назад тоже был отрезан: еще один матерый волк обнюхивал его следы.
Не помня себя, Толик прыгнул с дороги и, путаясь в полах шинели, побежал через поле. Волки быстро догнали его, но вплотную не приближались. Со стороны могло показаться, что вдет состязание в беге: кто быстрее – зверь или человек?
Толик чувствовал, как стремительно тают силы: не хватало воздуха, нога наливались свинцом, ужас туманил разум.
Волки поняли – пора… От стаи отделился один из зверей, в несколько прыжков настиг человека. С ходу ударив мощной грудью, сбил жертву в снег, и ночную тишину потряс надрывный крик:
– Ма-а-ма-а! Ма-а…Толик вздрогнул и открыл глаза.
«Опять!.. Как неловко…»
Он отвернулся к окну, ощущая на себе беспокойные взгляды пассажиров.
В темноте заблестели огни. Автобус уже подъезжал к поселку.
Пять дней
Всю ночь шел дождь, и лишь под утро в посеревшем уже, предутреннем небе проклюнулись тусклые звезды. Трофимычу не спалось. Он поднялся, вскипятил чайник и сел завтракать.
В комнате сына зазвонил будильник. Минуту спустя сонный Владимир заглянул в кухню и, позевывая, спросил у отца:
– Не передумал? Вон как ночью поливало! Сыро в лесу…
– Ничего, обдует. Едем.
Трофимыч собирался по грибы. Владимир на машине должен был доставить его в лес и потом привезти назад.
Еще не рассвело. Трофимыч вышел во двор, присел на осиновый чурбачок, закурил. Стены деревянного дома были влажными от дождя; тяжелые капли срывались с крыши и звонко шлепали по мокрым мосткам.
Гремя запорами, Владимир открыл гараж, прогрел старенький «москвич», и они тронулись в путь.
Через полчаса машина остановилась на обочине лесной дороги. Трофимыч захватил большую, плетеную из бересты корзину и бодро зашагал по заросшей, едва заметной тропе.
– Когда заехать за тобой? – крикнул ему вслед Владимир.
– К часу, – ответил Трофимыч и скрылся в густом придорожном ельнике.В назначенное время на месте его не оказалось. Не пришел он ни в два, ни в четыре… Владимир забеспокоился. Раньше за отцом такого не водилось: сказал в час, значит в час. Всегда заранее выйдет, сидит и ждет, а тут…
Время тянулось мучительно. Владимир сигналил, кричал, но отца по-прежнему не было. Сын понял – что-то случилось.
Приехав домой, поднял на ноги родственников, друзей, соседей. Поздним вечером человек двадцать отправились на поиски пропавшего. Растянувшись цепью, подсвечивая себе карманными фонарями, прочесывали километр за километром – кричали, свистели, стреляли в воздух из ружей. К рассвету охрипшие, измотанные бессонной ночью и бесплодной ходьбой, вернулись ни с чем.
Сыновья, все трое, собрались в отцовском доме. Сидели на кухне, пили остывший чай, курили. Снохи, как могли, утешали плачущую мать.
На семейном совете решили идти в милицию, горсовет – просить помощи. Нужны были люди, много людей…К обеду день разгулялся: солнце и ветер разогнали густой туман, подсушили высокую траву и листья на деревьях; стало даже жарко.
Трофимыч сидел возле ручья, прислонившись спиной к высокой сушине, грелся на солнышке и гонял березовой веткой комаров. Рядом стояла корзина с грибами.
Он взглянул на часы. Пора… Встал, размял натруженные ноги и пошел в том направлении, где, по его расчетам, должна была быть дорога.
Но сколько ни шел, выйти на нее так и не смог. Вместо дороги неожиданно попал туда, где последний раз отдыхал. Сомнений не оставалось: и ручей, и высокая сушина, и даже окурок в траве – все было на месте.
– Тьфу ты, едрит-твою! – в сердцах выругался Трофимыч. – Не иначе лешак водит…
Такого с ним еще не бывало. Лес он знал, как свои пять пальцев: вырос в тайге, двадцать с лишним лет отработал лесничим, всегда ходил без компаса и никогда по– крупному не плутал.
Трофимыч прислушался – не шумит ли дорога, но, кроме шума ветра в кронах деревьев, ничего не услышал. Он посмотрел вверх, пытаясь определить, в какой стороне солнце, но появившиеся невесть откуда облака надежно упрятали светило, и небо сделалось одинаково серым.