Бесконечность любви, бесконечность печали

– Хорошо, езжайте на работу. Я буду ждать...

К утру Кате все же удалось забыться сном, поверхностным, неглубоким. Глаза закрыты, но при этом фиксируются все шорохи, все звуки: скрип дверей, шарканье ног по коридору, вой ветра за окном... Скрипы и шаги то учащались, то затихали на время, ветер тоже то успокаивался, то вдруг завывал, отчего на душе становилось тоскливо и тревожно.

Открылась дверь в палату, и в проеме появилась женская фигура.

– Не спишь?
– раздался шепот.

– Нет, - так же тихо ответила Катя, узнав Олю.

– Тогда пойдем в ординаторскую, поговорим, пока никого нет.

Отбросив одеяло, Проскурина сунула ноги в шлепанцы, подпоясала халат.

– Доброе утро!
– поздоровалась она с подругой в коридоре и, заметив глубокие темные круги под ее глазами, не удержалась: - В твоем состоянии нельзя работать по ночам!

– Это последнее дежурство...
– успокоила та.
– Я тебе вот что хотела сказать: вчера поздно вечером позвонила Лежнивец, попросила выйти и поговорить с твоим Проскуриным, успокоить. Ты права, они с ней договаривались.

– А как Алиса?

– Накачали успокоительными, спит. Нервный срыв. Здесь ты тоже права: с потерей ребенка рушатся ее планы. Похоже, твой бывший ее не любит.

– С чего ты решила?

– С того, что он несильно обеспокоен ее самочувствием. Больше горевал, что ребенка потеряли. Правда, интересовался, сможет ли она в будущем иметь детей. Разве любящий человек так себя ведет?

– Понятно...

Кате все-таки хотелось думать, что хоть у одного из этой пары ость чувства.

– А в конце поинтересовался, не знаю ли я, где ты. Мол, дозвониться не может ни сам, ни адвокат.

– И что ты ответила?

– Сказала, что давно не виделись. Была занята свадьбой.

– Спасибо... Придется завтра, то есть сегодня, самой ему позвонить. Не получается жить только беременностью...
– с грустью пожаловалась Катя.
– Я и телефон только вчера включила. Глупо, конечно. От окружающего мира надолго не спрячешься.

– С одной стороны, может, и зря, - согласилась Ольга.
– С другой - поступила правильно: ребенка сохранила. Катя, ты хорошо подумала насчет развода?
– неожиданно спросила она.

– Что значит «хорошо»?

– Ты извини, это, конечно, твоя личная жизнь, но мне кажется, если Виталик узнает о твоей беременности, он... как бы правильно выразиться, поймет и простит.

– Ошибаешься, - усмехнулась Катя.
– Мы прожили десять лет, и я точно знаю: чужого ребенка он никогда не воспримет как своего. Даже из любви к женщине. А если чувств уже нет, то и подавно. Расстались - и точка. Не о чем даже говорить.

– Переживаю за тебя, - виновато опустила голову Ольга.
– Извини.

– Знаешь, я недавно вдруг поняла, - продолжила Катя, - что никогда не полюблю и не приму мужчину, если он не полюбит моего ребенка.

– Знакомо, - кивнула подруга.
– У меня с Ксюшей такое было.

– Но ведь тебе повезло? Ты говорила, что Саша принял ее как родную?
– заглянула ей в глаза Катя.

– Повезло, - голос Ольги потеплел.
– Он ради ее занятий в художественной студии встречи с друзьями готов отменить. Но таких, как он, один на миллион.

– Неважно! Значит, шанс есть, - улыбнулась Катя.
– Ну а если нет, сами справимся. Мне теперь есть кого любить... Я сегодня домой, - неожиданно сменила она тему.
– Ты не забыла? Сразу после капельницы... Поеду к...

«Вадиму», - едва не сорвалось с ее губ.

– Катя, все-таки надо бы полежать еще пару деньков, - забеспокоилась Ольга.

– Я постараюсь, чтобы вы с Алисой не пересеклись.

– Дело не в ней. Вернее, не только в ней. Отца сегодня оперируют. Хочу поддержать Арину Ивановну. Вдвоем нам легче будет. И еще одного больного надо навестить... А то я и сама изведусь здесь от разных мыслей. Сегодня ночью глаз не сомкнула.

– Понятно... Тогда готовься к выписке. Только обещай: если что не так - сразу звонишь!

– Все будет хорошо, не волнуйся, - улыбнулась Катя, твердо решив ночью, что если снова придется лечь на сохранение, то в дру гую больницу, к Арине Ивановне.
– Спасибо тебе за заботу!

Дверь ординаторской открылась, зашли две женщины. Скорее всего, доктора.

– Доброе утро! А мороз ослаб, - сообщила одна, расстегивая шубу.

– Доброе! Это хорошо, - порадовалась Ольга.

– Я пойду?
– поднялась Катя и шепнула: - Не забудь про капельницу...

Лежнивец раздосадованно отложила мобильник, свела брови к переносице и непроизвольно забарабанила пальцами по столу.

После звонка Ладышева было о чем поразмышлять. Позвонил - это хорошо. Но, похоже, не из желания поговорить с ней, а тем более увидеться. Чего-то ему приспичило попасть в больницу. К кому? За кого он так волнуется? За родственников? Но, насколько ей известно, у него осталась только мать. Профессорская жена, скорее всего, обслуживается в лечкомиссии, значит, и госпитализируют ее в случае необходимости туда. Тогда кто?

«А вдруг это... журналистка?!
– ошпарила ее неожиданная мысль.
– А вдруг она его любовница?! Тогда это серьезно. Надо припомнить все, что о ней знаю...»

Знала Лежнивец о Кате совсем мало. Кое-что рассказала Огородникова: не имела детей, и вот случилась долгожданная беременность. От кого же, если с мужем рассталась и с ним была явная несовместимость? Уж точно не от вчерашнего немца: видела она его реакцию на такую новость. Едва узнал, что Проскурина в больнице, тут же сорвался, прилетел. Такой поступок говорит о многом: души в ней не чает, возможно, любит. Чего никак нельзя сказать о ней, судя по тому, каким растерянным покидал он кабинет начмеда.

«Что еще?
– Лежнивец заглянула в ежедневник на столе.
– Молодая журналистка Стрельникова обрадовалась, услышав, что Проскурина здесь. Мол, никто не знал, куда она исчезла, коллектив волновался... То есть спряталась от всех в больнице. Почему?..»

Причины могли быть две - рабочая и личная. Проскурина -журналистка уважаемая, известная, положительная во всех смыслах. Но, помнится, в последней статье она заявила, что покидает журналистику.

«Из-за чего? Повздорила с начальством? Подсиживала? Выросла из коротких штанишек? Заявление сделано в конце статьи, -продолжала размышлять Лежнивец, вытащив из ящика стола газету.
– А вдруг эта статья и стала камнем преткновения между ней и начальством? Получается, ей при любом раскладе надо было ее напечатать! В наше время журналисту остаться без работы - самоубийство. А Проскурина к тому же сейчас в состоянии развода и ждет ребенка - это самоубийство вдвойне. Предложили хорошие деньги? Возможно. Но деньги в конверте расходуются быстро, для жизни его требуется постоянно пополнять. Тогда на что она надеялась?.. Или на кого? Кто у нас в статье главное заинтересованное лицо?.. Вадим Сергеевич Ладышев... Любовь? Вполне...
– хладнокровно выстроила логическую цепочку Валерия Петровна.
– Вот, значит, как, Вадим... Что ж, я организую вам обоим встречу! Радости будет!..
– мстительно сузила она глаза и тут же вернулась к делам насущным: - Пора на пятиминутку. Хорошо, что назначила ему на двенадцать. Есть время все хорошенько продумать...»