Без наставника
Шрифт:
— Самые лучшие: Адлум, Рулль, Клаусен…
— Клаусен — Пий?
— Клаусен, Петри…
— Из этих тебе не подцепить ни одного, даю голову на отсечение, за исключением, может быть, Фавна.
— А почему?
— Потому что они живут в тепле и холе.
— Чушь!
— А ты знаешь другую причину? — обиженно спросил Шанко.
— Да! У них действительно еще есть что-то вроде семьи. Но Клаусен католик, католик до мозга костей. А это уже кое-что, товарищ Шанко.
— Поповское охвостье.
— Ну, это довольно примитивный ход, — резко сказал Затемин. — Так мы далеко не уйдем. Кто недооценивает
— Ну, тогда Пигаль. Этот верит, что из фунта говядины можно сварить отличный суп, если налить поменьше воды. Вот и все его убеждения.
— Возможно. Но Петри тоже врос в определенный порядок. И даже если у этого порядка нет будущего, пока что он все-таки существует; порядок этот не прочный, но затверделый, не гибкий, но неприступный: это армейская иерархия.
— Его отец служит в бундесвере и опять полковник. Прусская свинья!
— Стоп! Может быть, семья Петри держится за этот порядок не потому, что папаша Петри служит в бундесвере, а наоборот: папаша Петри — полковник бундесвера, потому что все Петри, одно поколение за другим, не вылезали из серо-зеленого корсета.
— Допустим. Только все это дохлые диалектические трюки, которым тебя там обучили.
— Пожалуйста, опровергни, — сказал Затемин и скрестил на груди руки.
— Во всяком случае, ты же сам признаешь, что ни к кому из них тебе не подступиться.
— К сожалению, да. Это элита.
— Мы к ней не принадлежим, — сказал Шанко, ухмыляясь.
— Вместо того чтобы иметь дело с элитой, мы вынуждены снова обращаться к продажным индейцам.
— Как это понимать?
— У Рулля есть два качества, которые могли бы склонить его на нашу сторону: он недоволен и он способен воодушевляться.
— Фавн от нас не уйдет! На этот счет можешь мне лекцию не читать.
— Я сказал, что у Рулля есть два качества, которые могли бы склонить его на нашу сторону; но у него есть еще два качества, из-за которых нам с ним будет трудно. Он мыслит слишком конкретно и не способен заглядывать далеко вперед. К тому же в нем много сострадания! По сути дела, он тоже христианин. Христианин вне церкви.
— Тебе все чудятся призраки, христианские призраки!
— Эти «христианские призраки» — самые серьезные противники, какие у нас только есть в Европе. Точнее, могли бы быть таковыми, если бы они свое учение принимали всерьез. Но истинно верующие — это мы.
— И как ты намерен поступить с еретиками?
— Обратить их в свою веру.
— С помощью серпа и молота.
— Эта фаза уже прошла. В современных условиях надо применять психологические методы, а именно: выдержка, постоянное подстегивание, готовность ко всему.
— Здорово ты это вызубрил. Но попробуй-ка эти методы применить! С Фавном, например, этот номер не пройдет. Мягким подходом мы ничего не добьемся.
— С Руллем я поговорю сам, с глазу на глаз. Тем временем наши операции должны развиваться.
— Что у тебя намечено на сегодня?
— Не ори так.
— Почему мы встречаемся здесь, а не в другом месте?
— Потому что здесь мы
вне подозрений.— Не понимаю.
— О господи!
— Слушай, брось-ка ты эту свою дурацкую иронию — кому ты только подражаешь? А не то будь здоров! — возись со своим хламом сам.
— Вот уж не собираюсь. У меня кое-что есть для тебя.
— Что?
— Сперва один вопрос, которого я не могу решить сам.
— Давай, выкладывай!
— Кому из учителей мы подсунем сегодня?..
— Старик, ты хочешь учителям…
— Не всем. Таким, которым все-таки стоит.
— Ты что, рехнулся?
— Номер один — Ребе. Может быть, я вручу ему материал лично.
— Потрясающе!
— Макаренко, «Флаги на башнях». Классическое произведение педагогики. Кроме шуток. Только на свободном Западе его по случайности замалчивают. Может, ты думаешь, что по этой причине Ребе воздержится читать классическое произведение педагогики?
— Никогда!
— Итак, номер один: Ребе.
— Слушай, но ведь он тебя спросит, откуда ты взял…
— Это классическое произведение педагогики.
— Допустим. Значит, откуда ты взял это классическое произведение педагогики?
— Разумеется, из так называемой ГДР. На титульном листе ведь названо издательство.
— А каким образом?
— Привез, когда ездил в гости к отцу. Специально для Ребе.
— Выпьем за это еще порцию джинджера[73], — сказал Шанко.
— А номер два? — спросил Затемин.
— Буйвол, по-моему!
— Буйвол? Бессмысленно. Этому все безразлично. Даже перспектива стать заслуженным учителем.
— Риклинг?
— Профессиональный склочник. В первом, втором, третьем, четвертом и пятом рейхе. Его можно использовать только как агитатора, не ведающего, за что он агитирует. Дальше.
— Факир.
— Уже записан. Если бы мы могли предложить этому типу теплое местечко на той стороне, видное положение, да еще побольше рубликов и поменьше работы, то в первый же вечер он бы уже болтал по телевидению, да еще так бы лез из кожи вон, что Шницлеру[74] пришлось бы его сдерживать. Одно только в нем плохо — и это делает его неинтересным: он пуст, как погремушка.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок!
— Вот именно с паршивой! Кто следующий?
— Пижон.
— Наконец-то. Красным он, правда, не станет, разве что розовым — он и в те времена был только бежевым. Но если мы найдем к нему подход, а потом сделаем ему соответствующую прививку, то он начнет заливать — только держись! И еще будет думать, что все это очень шикарно. Ergo[75]: Немитц получит сегодня вечером первый подарок с Востока.
Шанко был в восторге.
— Я согласен. Кто еще у нас в списке?
— Старые клиенты. Капля долбит камень.
— Особых операций не будет?
— Когда ты сможешь опять воспользоваться гектографом?
— В субботу.
— Порядок. Сто экземпляров.
— Только и всего?
— Пока хватит. Мы не будем разбрасывать их налево и направо. Прямое попадание для нас важнее всего.
— Текст у тебя уже есть?
— Один есть, но он мне не нравится. Оголтелая красная пропаганда — с барабанным боем.
— Так ведь это и нужно. Что ж ты хочешь еще?