Без наставника

— Я смутно припоминаю. Книгу эту я Читал, когда она только появилась, — в оригинале! Но ведь с тех пор прошло уже шесть или семь лет.

— Шестнадцать.

— Вот видите. Кое-что выпадает из памяти, когда тебе уже не сорок лет.

— Сорок один, господин директор. Дистанция между нами теперь с каждым годом все сокращается.

— Ну, ну. Не будем обольщаться.

Д-р Немитц разложил перед собой на столе карточки.

— Какая цитата вас больше всего интересует?

Гнуц наклонился над столом и попытался прочесть текст вверх ногами.

— Вот эта сентенция насчет тирана, — выдавил он из себя.

— Эта фраза принадлежит, как я уже сказал, Кафке, Францу Кафке.

Немитц вдруг понял, что больше ему сказать нечего, и осекся.

— Да, я знаю! Но в каком контексте она стоит? — спросил Гнуц. Он встал и заходил по кабинету.

— Надо будет полистать «Процесс». Сегодня вечером…

— Это будет слишком поздно, уважаемый коллега.

Немитц поднял глаза, встретил взгляд директора и сказал:

— Текст у меня здесь, с собой, но, к сожалению, я должен идти на урок…

— Так ведь это минутное дело.

— Это нужно для какой-нибудь викторины? — спросил Немитц и принялся листать «Процесс».

— Для викторины? Да что вы! Хотите еще сигарету?

Д-р Немитц все листал книгу.

— Эта пакость красовалась сегодня утром у меня на двери, — неожиданно сказал Гнуц и сел.

Немитц захлопнул книгу и улыбнулся.

— На двери вашего дома?

— Да что вы! На двери моего кабинета.

Д-р Немитц все еще улыбался.

— А вот это висело на дверях конференц-зала!

— «Не бывает свободы без взаимопонимания!» — прочитал д-р Немитц и кивнул. — А три остальные?

— В шестом «Б».

— В шестом «Б» — вы подумайте. Значит, ребята все-таки куда интенсивней занимаются документами современного искусства, чем мы предполагаем.

— Дело сейчас совершенно не в этом, коллега Немитц, — перебил его Гнуц. — Здесь перед нами случай неповиновения, какого я еще не встречал за все тридцать пять лет моей деятельности.

— Этот почерк мне знаком, — сказал д-р Немитц и поднял вверх две карточки.

Гнуц нацепил очки, прочел текст и досадливо рассмеялся.

— Эти два изречения только что списала с доски фрейлейн Хробок.

Гнуц включил селектор.

— Фрейлейн Хробок, вы стерли потом с доски в шестом «Б»?.. Хорошо.

Лампочка погасла.

— Извините, — сказал д-р Немитц. — Но о трех других карточках я в данную минуту не могу сказать вам ничего определенного. Написано просто каллиграфически: я был бы рад, если бы оболтусы писали так свои классные работы.

Гнуц разочарованно посмотрел на Немитца, забрал у него карточки и стал выстукивать по столу карандашом азбуку Морзе.

— Сколько учеников посещает ваш кружок, уважаемый коллега? — спросил он.

— Десять.

— Все из шестого «Б»?

— Все! Но, конечно, не исключено, что и ученики параллельного класса и даже ребята из пятого класса читают дома литературу, которую я разбираю на занятиях кружка.

— Остановимся для начала на ваших десяти литераторах, коллега! От кого бы вы могли ожидать такое грубое нарушение школьного распорядка — мягко выражаясь?

Д-р Немитц наморщил лоб.

— Трудно сказать. Проще было бы предположить, от кого — с известной степенью вероятности — этого нельзя было бы ожидать.

— Прошу вас!

Д-р Немитц открыл свой красный блокнот.

— Адлум, Клаусен, Фарвик, Муль, Рулль, Затемин. Если судить по общему облику — а именно через сочинения узнаешь многое из, так сказать, интимной сферы, что далеко не столь ясно раскрывается при изучении других предметов, — так вот, если рассматривать каждого из этих парней в целом, то я убежден — при расследовании эти шестеро исключаются.

— Тогда остаются, коллега?

— Лумда — этого я, собственно, тоже исключаю.

— Его отец — случайно не советник федеративного управления железных дорог?

— Да. Я поражаюсь вашей памяти, господин директор!

— Спасибо. Остаются трое.

— Курафейский. Отвратительный парень. Из Катовиц.

— Понимаю.

— Шанко — внебрачный ребенок.

— Прелести бесплатного обучения, дорогой коллега. Когда я учился, таких типов дальше начальной школы не пускали. Но в наши дни мы вынуждены принимать всякую шваль.

— Ну, по этому вопросу я придерживаюсь другого мнения, уж извините. Но я, конечно, могу понять вашу позицию. Да, остается еще Тиц. Но вчера его не было.

— Вчера?

— Да.

— А сегодня?

— Я еще не был в классе, господин директор.

— Да, верно.

Гнуц принялся что-то писать.

— Что вы намерены предпринять? — спросил д-р Немитц.

— Прежде всего я займусь этими двумя сомнительными молодыми людьми! Как бишь их фамилии?

— Курафейский и Шанко.

— Спасибо. А вы тем временем выясните, коллега, пришел ли сегодня Тиц.

— Сию минуту, господин директор.

Д-р Немитц погасил сигарету и встал.

— А если это окажется один из них? Позвольте задать вам вопрос.

— Примерно наказать. В школе, которой руковожу я, дисциплина прежде всего.

Д-р Немитц взял еще одну сигарету, но тут же положил ее обратно и сказал:

— Этого бы я не советовал — прошу меня извинить.

Гнуц перестал писать и выпрямился в своем кресле.

— А почему, уважаемый коллега? Пожалуйста, пожалуйста, говорите откровенно.

— Я не думаю, что за этим кроется злой умысел, — сказал д-р Немитц. — Ребята сейчас в критическом возрасте, они как бы изживают последний период бунта против взрослых…

— Я преподаю уже тридцать пять лет, уважаемый коллега Немитц.

Д-р Немитц все-таки решился взять еще одну сигарету, но не сел, а остался стоять, опираясь о письменный стол.

— Прибавьте к этому, что современное искусство, которым они особенно интересуются — что, впрочем, я всячески приветствую, — совершенно лишено классической simplicitas^[86] и способно оказать — во всяком случае, поначалу — в высшей степени амбивалентное воздействие, даже сбить с толку. Ребята понимают все слишком буквально, психологически это вполне объяснимо. Они еще не способны усмотреть высший смысл, иносказание, символику текста. У некоторых в голове пока что порядочная каша.