Без наставника

Он отпер дверь своей квартиры, включил свет и сказал:

— Пожалуйста, снимай куртку.

— Нет, я не хотел бы вас задерживать.

Грёневольд открыл дверь в кабинет, пододвинул Руллю кресло, сел сам и сказал:

— Вот сигареты.

Рулль остановился перед книжными полками, присел на корточки и разглядел несколько названий.

— Вы все это прочитали?

— Да. У меня было много свободного времени.

Рулль снял с полки «Трехгрошовый роман», нашел в книге пластинку и спросил:

— Можно еще проиграть эту пластинку?

Грёневольд взглянул на часы.

— Да, — сказал он. — Только потише.

Рулль включил проигрыватель, поставил пластинку и отрегулировал громкость.

…ведь для жизни этой

Человек не так уж плох,

И его стремленье к свету

Прекрасного залог! —

прозвучал резкий голос Брехта.

— Здорово, по-моему! — сказал Рулль.

Грёневольд вложил пластинку обратно в конверт.

— Быть злым, чтобы исправить зло, — может быть, это и в самом деле хорошо? — спросил он.

Рулль ничего не ответил, достал свои карточки и положил их на стол перед Грёневольдом.

— Что вы скажете об этом?

Грёневольд прочитал написанное на карточках по нескольку раз и сказал:

— Я теперь не придаю большого значения цитатам. Кому бы они ни принадлежали. Слишком много я их слышал. И мне пришлось наблюдать, какое безнадежное смятение можно посеять цитатами. Но я имею некоторое понятие об авторах, у которых взяты эти цитаты. Вот почему — а не ради цитатной мудрости вообще — я их одобряю.

— Вы подписали бы это? — спросил Рулль, собирая свои карточки.

— Подписал?

— Да, ну вроде бы как манифест.

— Рулль, я еще не видел манифеста, который мне хотелось бы подписать. Или, скажем, так: который я подписал бы без оговорок.

— По-моему, это трусость.

Грёневольд засмеялся и поставил книгу на место.

Рулль сунул руки в карманы, сполз в кресле вниз и уставился в одну точку.

— Про Восток вы, конечно, тоже думаете бог знает что! — неожиданно сказал он.

— Почему «конечно»?

— Я еще не видел учителя, который бы сказал о Востоке доброе слово.

— Сказано неумно и несправедливо, — ответил Грёневольд.

Рулль выпрямился в кресле.

— Послушайте, господин Грёневольд, — сказал он, — ведь здесь у нас, на Западе, говорят о Востоке точно так же, как правоверные католики разглагольствуют об аде. Так мы вообще не сдвинемся с места, а ведь в ГДР тоже живут немцы, все они немцы, даже члены СЕПГ.

— Сам ты с Востока? — спросил Грёневольд.

— Да. Из Нейсе.

— А когда вы переехали сюда?

— В сорок девятом.

— Я вырос в Берлине, — сказал Грёневольд.

Рулль топтался возле полок.

— На Востоке все дерьмо. Не только в ГДР — всюду, — сказал он. — Там все голодают. Там система концлагерей. Там нет свободы. Там они вооружены до зубов. Там они только и ждут момента, чтобы нас всех перерезать — ведь ничего другого мы здесь не слышим. А в школе на эту тему вообще ничего не говорят. Те самые учителя, которые все еще носят черно-красно-белые цвета, на заключительном балу танцуют под песенку Мэкки Ножа. И сами даже не замечают, какими они выглядят дураками.

Грёневольд хотел что-то сказать, но не успел.

— Ведь ни один человек не верит, что на Востоке — все сплошь гангстеры, а на Западе — сплошь святые, — продолжал Рулль. — Что же такое творится на Западе? Ведь у нас нет ничего, ничего, что могло бы нам служить компасом!

— Ты бывал там после сорок девятого года? — быстро спросил Грёневольд.

— В прошлом году, в Восточном Берлине.

— И что?

— Им живется лучше, чем здесь пытаются изобразить.

— Может быть, и лучше, но далеко не хорошо.

— А кому здесь хорошо?

— Рулль, а кому здесь плохо? Разве не будет правильнее поставить вопрос так?

— Нам плохо, — сказал Рулль.

— Кому это — нам?

— Нам.

— Ребятам? В классе?

— Да. И вообще.

Рулль взял себе еще одну сигарету.

— Скажите еще что-нибудь хорошее, — пробурчал он.

Грёневольд встал.

— Вот что я тебе предложу, — сказал он. — Как-нибудь мы обстоятельно с тобой поговорим. Сегодня уже поздно, и я очень устал.

Рулль слушал его с хмурым видом.

— Мы поговорим еще на этой неделе, может быть, завтра. Я скажу тебе в школе — когда.

Рулль закрыл «Молнию» на своей куртке и натянул на голову капюшон.

— Ладно, тогда я пошел, — сказал он.

— Приходи еще! И если хочешь, приведи с собой двух-трех ребят из вашего класса.

— Кого именно?

— Кого хочешь.

— Там посмотрим.

Грёневольд проводил его вниз. В дверях Рулль повернулся и протянул учителю руку.

— Скажите мне напоследок только еще одно.

— Что?

— Какого вы мнения обо мне?

— Ну что ж, парень, пожалуй, мне нравится, — сказал, смеясь, Грёневольд и вытолкнул Рулля на улицу.

III

Бекман стоял в котельной и наблюдал, как ртутный столбик термометра медленно полз вверх. Он раздумывал, не затопить ли ему еще и второй котел, искоса поглядывая через грязное подвальное окно на заиндевелый школьный двор, огражденный базальтовыми стенами; потом сделал затяжной глоток из пивной бутылки и решил все-таки положиться на скупое и медлительное мартовское солнце. Микки смотрел, как его хозяин вывалил из жестяной коробки в ладонь целую кучу окурков, выковырял оттуда табак, всыпал его в коробку, свернул себе цигарку в палец толщиной и закурил.

Бекман услышал во дворе шаги, посмотрел в окно, но увидел только волосатые голые ноги, обутые в закатанные носки и стоптанные мокасины, взглянул на свои карманные часы и покачал головой.

Он допил пиво, тыльной стороной ладони отер пену с губ и тяжело вздохнул. Пес сидел перед ним, постукивая хвостом по полу, и смотрел на него голодными глазами.

Вдруг Бекман поставил бутылку на бетонный пол возле котла и подошел к окну. Окно было не закрыто, а только притворено. Бекман закрыл его на щеколду, потом опять открыл и всмотрелся в следы на цементной дорожке. На угольной пыли четко отпечатались рифленые резиновые подошвы. Бекман почесал небритый подбородок, поставил пустую пивную бутылку за котел и поднялся на первый этаж.