Без наставника
Шрифт:
Он отпер дверь своей квартиры, включил свет и сказал:
— Пожалуйста, снимай куртку.
— Нет, я не хотел бы вас задерживать.
Грёневольд открыл дверь в кабинет, пододвинул Руллю кресло, сел сам и сказал:
— Вот сигареты.
Рулль остановился перед книжными полками, присел на корточки и разглядел несколько названий.
— Вы все это прочитали?
— Да. У меня было много свободного времени.
Рулль снял с полки «Трехгрошовый роман», нашел в книге пластинку и спросил:
— Можно еще проиграть эту пластинку?
Грёневольд взглянул на часы.
—
Рулль включил проигрыватель, поставил пластинку и отрегулировал громкость.
…ведь для жизни этой
Человек не так уж плох,
И его стремленье к свету
Прекрасного залог! —
прозвучал резкий голос Брехта.
— Здорово, по-моему! — сказал Рулль.
Грёневольд вложил пластинку обратно в конверт.
— Быть злым, чтобы исправить зло, — может быть, это и в самом деле хорошо? — спросил он.
Рулль ничего не ответил, достал свои карточки и положил их на стол перед Грёневольдом.
— Что вы скажете об этом?
Грёневольд прочитал написанное на карточках по нескольку раз и сказал:
— Я теперь не придаю большого значения цитатам. Кому бы они ни принадлежали. Слишком много я их слышал. И мне пришлось наблюдать, какое безнадежное смятение можно посеять цитатами. Но я имею некоторое понятие об авторах, у которых взяты эти цитаты. Вот почему — а не ради цитатной мудрости вообще — я их одобряю.
— Вы подписали бы это? — спросил Рулль, собирая свои карточки.
— Подписал?
— Да, ну вроде бы как манифест.
— Рулль, я еще не видел манифеста, который мне хотелось бы подписать. Или, скажем, так: который я подписал бы без оговорок.
— По-моему, это трусость.
Грёневольд засмеялся и поставил книгу на место.
Рулль сунул руки в карманы, сполз в кресле вниз и уставился в одну точку.
— Про Восток вы, конечно, тоже думаете бог знает что! — неожиданно сказал он.
— Почему «конечно»?
— Я еще не видел учителя, который бы сказал о Востоке доброе слово.
— Сказано неумно и несправедливо, — ответил Грёневольд.
Рулль выпрямился в кресле.
— Послушайте, господин Грёневольд, — сказал он, — ведь здесь у нас, на Западе, говорят о Востоке точно так же, как правоверные католики разглагольствуют об аде. Так мы вообще не сдвинемся с места, а ведь в ГДР тоже живут немцы, все они немцы, даже члены СЕПГ.
— Сам ты с Востока? — спросил Грёневольд.
— Да. Из Нейсе.
— А когда вы переехали сюда?
— В сорок девятом.
— Я вырос в Берлине, — сказал Грёневольд.
Рулль топтался возле полок.
— На Востоке все дерьмо. Не только в ГДР — всюду, — сказал он. — Там все голодают. Там система концлагерей. Там нет свободы. Там они вооружены до зубов. Там они только и ждут момента, чтобы нас всех перерезать — ведь ничего другого мы здесь не слышим. А в школе на эту тему вообще ничего не говорят. Те самые учителя, которые все еще носят черно-красно-белые цвета, на заключительном балу танцуют под песенку Мэкки Ножа. И сами даже не замечают,
какими они выглядят дураками.Грёневольд хотел что-то сказать, но не успел.
— Ведь ни один человек не верит, что на Востоке — все сплошь гангстеры, а на Западе — сплошь святые, — продолжал Рулль. — Что же такое творится на Западе? Ведь у нас нет ничего, ничего, что могло бы нам служить компасом!
— Ты бывал там после сорок девятого года? — быстро спросил Грёневольд.
— В прошлом году, в Восточном Берлине.
— И что?
— Им живется лучше, чем здесь пытаются изобразить.
— Может быть, и лучше, но далеко не хорошо.
— А кому здесь хорошо?
— Рулль, а кому здесь плохо? Разве не будет правильнее поставить вопрос так?
— Нам плохо, — сказал Рулль.
— Кому это — нам?
— Нам.
— Ребятам? В классе?
— Да. И вообще.
Рулль взял себе еще одну сигарету.
— Скажите еще что-нибудь хорошее, — пробурчал он.
Грёневольд встал.
— Вот что я тебе предложу, — сказал он. — Как-нибудь мы обстоятельно с тобой поговорим. Сегодня уже поздно, и я очень устал.
Рулль слушал его с хмурым видом.
— Мы поговорим еще на этой неделе, может быть, завтра. Я скажу тебе в школе — когда.
Рулль закрыл «Молнию» на своей куртке и натянул на голову капюшон.
— Ладно, тогда я пошел, — сказал он.
— Приходи еще! И если хочешь, приведи с собой двух-трех ребят из вашего класса.
— Кого именно?
— Кого хочешь.
— Там посмотрим.
Грёневольд проводил его вниз. В дверях Рулль повернулся и протянул учителю руку.
— Скажите мне напоследок только еще одно.
— Что?
— Какого вы мнения обо мне?
— Ну что ж, парень, пожалуй, мне нравится, — сказал, смеясь, Грёневольд и вытолкнул Рулля на улицу.
III
Бекман стоял в котельной и наблюдал, как ртутный столбик термометра медленно полз вверх. Он раздумывал, не затопить ли ему еще и второй котел, искоса поглядывая через грязное подвальное окно на заиндевелый школьный двор, огражденный базальтовыми стенами; потом сделал затяжной глоток из пивной бутылки и решил все-таки положиться на скупое и медлительное мартовское солнце. Микки смотрел, как его хозяин вывалил из жестяной коробки в ладонь целую кучу окурков, выковырял оттуда табак, всыпал его в коробку, свернул себе цигарку в палец толщиной и закурил.
Бекман услышал во дворе шаги, посмотрел в окно, но увидел только волосатые голые ноги, обутые в закатанные носки и стоптанные мокасины, взглянул на свои карманные часы и покачал головой.
Он допил пиво, тыльной стороной ладони отер пену с губ и тяжело вздохнул. Пес сидел перед ним, постукивая хвостом по полу, и смотрел на него голодными глазами.
Вдруг Бекман поставил бутылку на бетонный пол возле котла и подошел к окну. Окно было не закрыто, а только притворено. Бекман закрыл его на щеколду, потом опять открыл и всмотрелся в следы на цементной дорожке. На угольной пыли четко отпечатались рифленые резиновые подошвы. Бекман почесал небритый подбородок, поставил пустую пивную бутылку за котел и поднялся на первый этаж.