Без наставника

За окнами простирался в тумане все еще пустой школьный двор. Мигающий фонарь какого-то велосипедиста бросал световые пятна на замерзший шлак. Дежурный учитель еще не приступил к своим обязанностям.

Бекман посмотрел на электрические часы, висевшие посреди коридора, где занимались младшие классы. Было без двадцати восемь. Шлепая туфлями, поднялся на один марш лестницы, вынул из кармана большую связку ключей и, прислушиваясь, нерешительно остановился перед дверью в кабинет директора.

Здесь он обнаружил первую карточку.

Она была приколота к двери кнопкой: небольшого формата, твердая, как игральная карта, и на ней каллиграфическим почерком была выведена одна-единственная фраза: «Ты приобрел в моих глазах нечто загадочное, присущее всем тиранам, чье право зиждется на их личной воле, а не на разуме».

Бекман в задумчивости зажег потухшую было сигарету, перечитал фразу еще раз, и рот его растянулся в блаженной улыбке. Он уже взялся за кнопку своими корявыми ногтями, но, подумав, рассмеялся коротким блеющим смешком и оставил карточку на прежнем месте.

Внизу кто-то открыл входную дверь.

Бекман перегнулся через перила.

— Не запирайте дверь, — радушно сказал он. — Без четверти восемь.

— Она и не была заперта.

Фрейлейн Хробок, усталая и хмурая, поднималась по лестнице, грызя плитку шоколада.

— Дежурный-то кто? — спросил Бекман, без стеснения заглянув в вырез блузки фрейлейн Хробок.

— Господин Грёневольд. Он уже во дворе. — Проходя мимо Бекмана, фрейлейн Хробок надула губы и сказала: — Опять от вас пивом пахнет.

— Уж лучше сдохнуть от пива, чем от угольной пыли! — сказал Бекман. — Что шеф, выехал?

— Он будет здесь с минуты на минуту. Вы бы хоть побрились.

Бекман посмотрел ей вслед, оценил ее ноги и отметил, что она удивленно остановилась перед карточкой. Он осклабился от удовольствия, почесал подбородок, погасил каблуком сигарету, сунул окурок в жестяную коробку и спустился на первый этаж.

…послал в Отдел охраны порядка уже три заявки, а на аллее, ведущей к школе, все еще нет фонаря! Просто скандал. Каждое утро Бекман подбирает здесь презервативы, и все-таки бывает, что и ученики наталкиваются на эту мерзость и потом творят всякие непотребства. Просто скандал. Этим ами как будто особенно нравится поливать свои цветочки именно здесь — в этой аллее! А почему? Потому, что здесь темно, а в потемках можно делать что угодно. Одна-единственная дуговая лампа в пятьсот ватт, если ее повесить посреди аллеи, в одну ночь разгонит эту шпану! Но нет, «Отдел охраны порядка не может удовлетворить вашу потребность»! Уже эта беспримерно нелепая фраза показывает, какого это поля ягоды. Видимо, их начальник окончил четыре класса. Деревенщина, сумевший лестью и хитростью взобраться на высокое место. Семейственность. И такие типы решают судьбу моих заявок. Конечно, я могу обратиться в комиссию по делам школы и культуры, но толку будет не больше. Кум башмачник и кум перчаточник. Это просто скандал, что в комиссии по делам школы и культуры из девятнадцати членов только один педагог — и то учитель начальной школы! ХДС посылает туда юристов, СНП — кого попало, а СПГ — рабочих. И эти господа решают, что нужно и что не нужно школе. От избытка знаний у них голова не трещит. За последние три года меня всего два раза соизволили пригласить на заседание этой комиссии — Nomen est omen^[79]. Какая широта. Они равнодушно слушали меня, через полчаса бесцеремонно прервали, а мои предложения — труд, на которой я убивал все вечера, ничтоже сумняшеся смахнули со стола. «Во что это нам обойдется?» «Слишком дорого». Отклонили. Магистрат не только проявляет полное невежество, он просто занимается вредительством. Господин бургомистр и обер-директор могут сколько угодно заверять меня в обратном. Это же трагедия: профессии, от которой в первую очередь зависит, восстановит ли наше отечество свое духовное могущество или постепенно впадет в маразм, — как раз этой профессии власти и широкие массы уделяют меньше всего внимания.

Когда политические органы оказываются до такой степени беспомощны, центр тяжести приходится переносить на семью. Но, к сожалению, беспомощны не только органы власти, беспомощен — при всем моем почтении к нему — и Наблюдательный совет школы. Это же просто скандал, кому и каким образом достался пост штудиенрата.

Как на ярмарке. Не опыт имеет решающее значение и не моральные качества — нет, только партийная принадлежность и протекция. В домах священников и в партийных центрах решают, кого продвинуть, а кого задвинуть. Я это испытал на собственной шкуре. Ум и порядочность теперь ничего не стоят. Что правда, то правда: при Гитлере этого кумовства не было. Тогда по крайней мере в этой области соблюдались строгие нормы. Конечно, какого-нибудь красного или тем более еврея не стали бы терпеть. Но в остальном царил порядок!

А без этого — до чего докатится народ? Народ, который когда-то славился во всем мире своим образцовым чиновничеством. Прусский чиновник. Еще немного — и он мог бы потягаться даже с прусским офицером. А ныне? Коррупция поистине китайских масштабов. Всякий раз, когда я смотрю на это здание, во мне закипает желчь. Школьная новостройка 1959 года стоила 2,7 миллиона марок — и нет ни актового, ни гимнастического залов, ни бассейна для плавания! Нет даже душевой. Это же скандал. Сколько заявлений я подал в строительное ведомство, когда познакомился с планами? Сказать дюжину — будет мало. В строительное ведомство, обер-директору, ландрату, бургомистру, правительству — все без толку. Господам за зеленым столом, конечно, лучше знать — опытного школьного работника им слушать было скучно, а от моего заключения они просто отмахнулись. Только полный провал их проекта доказал мою правоту! Школьная новостройка, устаревшая еще до того, как в ней, четыре года назад, обосновался первый класс! Скандал. Теперь, после энергичного протеста родительского совета, теперь, в год выборов, — теперь вдруг обещают средства на пристройку павильона! А как только выборы пройдут — выяснится, что денег нет! Если бы в комиссии по делам школы и культуры сидел я — они бы у меня забегали…

— Доброе утро, уважаемый коллега Грёневольд! Боюсь, что нам придется топить до конца квартала. Ну, что там еще такое, Бекман?

— Я обнаружил надпись, господин директор!

— Надпись? Что еще за надпись?

— У вас на двери, господин директор. Вот наглость-то! Чего-то там такое про тирана…

— У меня на двери? На двери моего кабинета?

— Да, господин директор.

— Это уж… ну, ладно, сейчас разберемся! Извините, коллега. Вот видите, что делается, — радуйтесь, что не сидите на моем месте.

Бекман распахнул широкую стеклянную дверь, следом за директором прошел по нижнему коридору и поднялся на второй этаж.

— Я ничего здесь не вижу! — сказал Гнуц, подойдя к своему кабинету.

— Пять минут назад эта штука еще висела! — уверял Бекман. — Может быть, фрейлейн Хробок…

Гнуц открыл дверь.

Фрейлейн Хробок стояла перед зеркалом, зажав губами шпильки, и причесывалась.

— Это вы сняли с моей двери надпись? — раздраженно спросил Гнуц.

— Да, я думала…

— Что вы думали?

Фрейлейн Хробок с обиженным видом подошла к своему столу и молча протянула директору маленькую твердую карточку.

Гнуц прочел текст, забарабанил пальцами по столу, перечитал еще раз и решительно сказал:

— Это уже предел!

Бекман негодующе кивнул.

— И много вы еще нашли этой гадости?

— Нет.

— Вы всюду смотрели?

— Да! То есть всюду на первом этаже, господин директор.

— А здесь не смотрели?

— Нет.

— И наверху нет?

— Нет. Я как раз хотел…

— Пойдемте!

Перед дверью учительской Гнуц в ярости остановился.

— Пожалуйста!

Бекман заложил руки за спину, наклонился вперед и через плечо директора, вместе с ним прочел: «Не бывает свободы без взаимопонимания».

— Снимите эту гадость! Осторожно! И пойдемте дальше!

Они прошли по коридору второго этажа, оглядывая двери классов, но больше ничего не обнаружили и поднялись на третий этаж.

— На дверях шестого «Б», — весело сказал Бекман, — я и отсюда вижу.

— На дверях шестого «Б», — вне себя повторил Гнуц. — Как нарочно, на дверях выпускного класса!

На этот раз он прочел вслух:

— «Человек не вполне виновен, ибо не он начинал историю; но и не вполне невиновен, ибо он ее продолжает».

— Неслыханно! — сказал Гнуц и открыл дверь в класс.

На доске красным мелом было написано двустишие.

Если дом твой прогнил и каплет со стен,

Значит действовать самое время, —

прочитали Гнуц и Бекман, на этот раз стоя рядом, и потом еще: «Ты всегда несешь ответственность за то, что стало для тебя родным».