Богдан Хмельницкий

него; всяк добровольно наклонял голову под топор. Наконец обедавшие стали

беспокоиться, что братья их нс возвращаются, некоторые встали и подсмотрели, чтб

делают монахи. Тогда все с отчаянными криками бросились через стены и, без оглядки,

полетели в козацкий лагерь, где произвели всеобщее исступление. Хмельницкий, в

первом порыве гнева, грозил сжечь целый город 2); но потом утишился и послал

предостеречь всех зкителей Львова русского вероисповедания, чтоб они спрятались в

церквах во время штурма города, которым он угрожал 3).

Хотя город Львов, как выше было показано, и был обнесен двумя стенами и рвом,

но эти укрепления были ненадежны; вода во рву высохла, а стены, по замечанию

современника, годились для защиты от ружей, а не от пушек. Артишевский, однако,

показал отчаянную готовность защищаться. «Я узко стар,—говорил он,— довольно

позкил, кончу зкизнь во Львове: лучше пусть меня задавят его развалины, чем мне

спасать зкизнь низкою сдачей!» Но зкители, привыкшие к изобилию, иевоинственные,

давно не видавшие у стен своих неприятеля, зкелали избавиться от опасности каким бы

то ни было

‘) Annal. Polon. Glim., I, 84. — Pam. do pan. Zygm. IU., Wlad. IV i Jan Kaz., II, 32. —

Hist. pan Jan. Kaz., I, 25,

2)

Истор. о през. 6p.

3)

Рукоп. II. П. Библ. распояз. № 5.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 314.

237

образом. Подумайте,—убеждал их старик губернатор,—как можно довериться

Хмельницкому, когда он замарал себя всякого рода вероломством? Для человека

благоразумного и храброго гораздо желательнее смерть, чем неволя: смерть

прекращает, неволя рождает горе!» Городской совет не послушался старика и

обрадовался, когда Хмельницкий, благочестивых ради, живших еще в большом

количестве в этом городе, оставил прежнее свое намерение брать его приступом и

предавать воинскому разорению, а предложил денежную сделку: он потребовал с

города окуп, обещая за то отойти от него с своим войском. Началась переписка,

происходили совещания; львовяне хотели что-нибудь выторговать у козацкого гетмана;

но вдруг новые успехи Козаков заставили мещан не прекословить более милосердию

Хмельницкого.

С северной стороны города Львова, на горе, называемой Лысою, был замок,

построенный в старину князем Львом Даниловичем. В мирное время оигь оставался

незанятымъ^ потому что был неудобен для жизни: там была дурная вода и притом в

единственном колодце; но в военное время положение его было валено. Он стоял на

возвышенности, откуда можно было видеть, чтб делается в городе, и притом оттуда

можно было удобно палить в город. Артишевский поставил там гарнизон под

начальством бурграфа Братеевского. Гарнизон этот, в начале состоявший всего из

семидесяти человек, увеличивался охотниками из мещан и мужиков. Тут в субботу

столпилось также много предмещан, лишенных лшлищ. Козаки, под начальством

Кривоноса, повели приступ на этот замок. Замок был крепок не столько

искусственными укреплениями, сколько естественною крутизною горы, на которой был

построен. Но чрезвычайное скопление народа обоего пола грозило скорым

наступлением голода. Козаки неустанно беспокоили этот замок целый день до сумерок,

и наконец Вратковский, выбившись из сил и страшась оставаться там далее и

подвергаться голоду, ушел с своими солдатами. Оставшиеся без обороны предмещане,

мещане и мужики пришли в волнение. «Чего-ж нам ждать еще?—закричали некоторые

из них:—чем погибать от голода с детьми, лучше отдаться на милость козакам!. Не

такое страшное горе, как страх его малюет! Волки, медведи — и те бывают милосерды,

а козаки — люди, да и татары люди! Что они нам сделают? В неволю возьмут? Что-ж?

потерпим, а после, может быть, на волю выйдем. Жон, дочерей наших изнасилуют? Э,

что-лс делать! Не стыдно, когда поневоле. Ну, с Богом!» Множество голосов со стен

закричало, что они сдаются.

В воскресенье толпа кияков, — так назывались червонорусские хлопы, потому что

за недостатком оруясия употребляли кии, — ворвалась в. замок, как волки в овчарню,

говорит очевидец, и перерезали они всех от старого до малого. «Страшно выглядывал,

—продолжает тот лсе современник,— этот замок со мшистыми стенами, облитыми

кровью, и башнями, завалеппыми людскими трупами» *).

Тем временем козаки отняли у горожан воду, следуя указанию одного

предмещанина, ушедшего к козакам 2) и, чтобы лучше долетали в город ядра и пули,

взмостили на крышу высокого костела пушки. Пущенная бомба

1)

Rei. Czech. Кг. m. Lw., 306.— Rei. Grozw. Ibid., 314.

2)

Рукоп. И. П. Б. разнолз. F. № 5.

238

зажгла жидовскую синагогу; пожар распространился; люди не смели тушить,

потому что картечи убивали их на улицах. Тогда мещане, видя неизбежную беду,

соглашались сдаться на волю победителя, выставили белое знамя и послали знакомого

Хмельницкому ксендза Гунцель-Мокрского просить помилования. Этот ксендз,

регулярный каноник и экс-иезуит, был когда-то профессором в той иезуитской

коллегии, где учился Богдан Хмельницкий и считал козацкого гетмана в числе своих

бывших слушателей. Хмельницкий теперь принял его радушно и вручил, по его

просьбе, охранительный лист для послов, которых, как сообщал ксендз Хмельницкому,

город Львов намерен выслать для переговоров в козацкий стан ').

Хмельницкий, получив это известие, бросился лично к осаждающим, влозкил на

палку свою шапку и, показывая исозакам, кричал: «згода!» 3).

Битва остановилась. Вслед затем выехали из Львова четыре депутата: от русских,

поляков, армян и от университета 3). В сопровождении полковника Остапа они