Богдан Хмельницкий

немецкою пехотою останусь здесь; мы спасемся; и если неприятель нападет на нас, то

станем обороняться, а ты между тем соберешь войско из-за Днепра. Я тебе два месяца

обещаюсь биться против нихъ».

Многим показался этот совет благоразумным, но Калиновский, по обыкновению, не

принял его.

«Хмельницкий боится нас,—говорил он, — и более ничего! Сын его идет с

немногочисленным войском; теперь-то и случай нанести удар врагу отечества. Смешно

было бы, еслиб я поверил коварному письму и не спас чести господаря в таком трудном

положении».

!) Hist. ab. exc. Wlad. IV, 102.

493

На пущую беду полякам, посланный подъезд привез вести, нарочно распущенные

Хмельницким, будто Тимофей идет • только с пятью тысячамиТогда ничто не могло

остановить Калиновского, он заранее восхищался, что лишит Хмельницкого сына и

отомстит вполне за стыд корсунского поражения и постыдный плен свой. Для

предотвращения нападения в тыл он отправил значительный отряд по направлению к

Ладыжину.

Войско, и без того не оживляемое ни любовью к полководцу, ни надеждою на

победу, пугалось тогда разными предзнаменованиями. В полночь увидели на ясном

небе две сверкающие метлы, они стали вытягиваться и образовали меч, обращенный

рукоятью к востоку, а острием на польский обоз. Па другую ночь представились

жолнерам в воздухе изображения вооруженных войск, которые как будто сражались

между собою.

«И не только небеса, и земля,—говорит украинский летописец,—предсказывали

ляхам грозящую беду». Была подле Ладыжина большая скала, нависшая над Бугом; там

было ущелье; с недавнего времени стал отзываться оттуда голос на подобие

человеческого; он предсказывал будущее и отвечал на всех языках, на каком бы к нему

ни обратились. Никто не видел этого существа. Разно говорили о нем. Одни почитали

его безтелесным духом, существующим в одном голосе, другие говорили, что это душа

умершего человека, заклятая в камне. Когда спрашивали имя его, он отвечал, что его

зовут Спасовским. Один офицер француз, бывший в польском войске, отправился к

этой скале и чудное существо сказало ему по-французски:

«Идите и скажите вашему гетману, чтоб он поскорее ушел отсюда, придет сюда

свирепый пьяница, который думает ему остричь бороду; бритва у него острая, опасно,

чтоб с бородой он не отрезал ему головы».

Вдобавок к этим предзнаменованиям во время смотра хоружий упал с лошади и

гетманское знамя разостлалось по земле.

«Явный признак несчастия!»—кричали тогда жолнеры.

Калиновский не верил знамениям, не слушал советов и готовился к нападению.

Окопы сделаны были чрезвычайно широко; польское войско занимало почти целую

милю. Напрасно Пржиемский уверял, что это повредит и представлял в пример Збараж,

Калиновский не изменил своей настойчивости и отговаривался, что придут скоро

войска из-за Днепра.

В то время Хмельницкий приказал пяти тысячам татар идти вперед, мимо

польского лагеря, а Тимош с частью Козаков отправился заранее другим путем и

перешел Буг, выше Ладыжина; старик Хмельницкий оставался назади, показывая вид,

будто не думает нападать и только наблюдает за сыном.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

Батогская битва.—Истребление поляков.—Хмельницкий прибывает на поле битвы.

— Письмо Хмельницкого в Польшу.—Осада Каменца.—Тимофей отправляется в

Молдавию.—Изгнание жолперов из Украины.—Свирепство парода.—Сосновские.—

Универсал Хмельницкого.—Прибытие Тимофея в Яссы.—Свадьба Тимофея.—

Возобновление осады Каменца.—Сейм в Польше.—Козацкие послы на сейме.—

Польские коммиссары в Чигирине.—Народные бедствия.

29-го мая (по другим 1-го июня н. с., т.-е. 22 мая с. ст., по третьим 2-го июня)

передовой отряд появился в виду польского лагеря; он состоял большею частью из

татар. Опи не показывали никакого враждебного вида, как вдруг поляки, по

приказанию Калиновского, приветствовали их залпом. Татары и козаки обращаются в

бегство.

«Они бегут,—закричал Калиновский,—бейте неверных! Сегодня суббота, день

Божией Матери! Вперед!»

Конница понеслась из обоза, и тысяча голосов огласили воздух именем Божией

Матери.

Союзники бегут все далее и далее, нарочно, чтоб раздвоить войско; поляки их

преследуют, как вдруг позади них поднялась пыль: летит с малым отрядом ротмистр

Зелинский.

«Назад! назад!—кричит он:—козаки в тылу обоза! Козаки нападают на обоз!»

Конница стремительно поворотила назад, растерянная и испуганная внезапностью,

а бегущие, в свою очередь, обратились вслед за ними, пуская стрелы и пули. Поляки

добежали до обоза; союзники стали от поляков немного далее расстояния пушечного

выстрела.

Тимофей Хмельницкий напал на поставленный вдали от войска отряд и почти

совершенно истребил его. Оставшиеся прибежали без памяти в обоз и извещали, что

козаки чрез несколько часов явятся за ними; от страха уверяли они, что у неприятеля

тысяч сто.

Наступила короткая летняя ночь. Смятение и панический страх распространились в

коннице. Поляки столпились и начали рассуждать о своем положении.

495

«Гетман губит войско,—кричали они,—через него мы все должны погибать! Зачем

он завел нас сюда? Зачем не послушался умных людей, которые советовали ему

отступить? Зачем он не узнал настоящим образом о силах неприятеля? Разве для

генерала существует слово: «не ожидалъ»?

Ропот и неудовольствие скоро перешли в явное возмущение.

«Безумец! самосброд!—кричала толпа:—его не научил татарский плен! Ему опять

хочется в Крым. Так пусть же идет сам, когда ему нравится: отдадим его татарам!»