Богдан Хмельницкий

бедным ратным людям; сами мы ничем не покорыстовались. Да я хоть бы с ума сошел,

так не велел бы убивать из пушек единоверных православных христианъ».

Относительно Нечая Хмельницкий объяснил, что он не знает об этом, пошлет

сделать сыск и прикажет казнить виновных.

Тогда разговор обратился к другим делам меньшей важности. Между прочим,

посланники требовали, чтобы в городе Киеве были отведены дворовые места для

поселения великорусским стрельцам. Малоруссам это было не по-нутру; им вовсе не

хотелось, чтоб москали, с которыми они сильно разнились в нравах, селились в их

земле.

«Трудно поселить,—сказал Хмельницкий,—на чужих землях. Это значит право

поломать».

Писарь, потакая гетману, сказал:

«Если отнять стародавния места, которые даны от прежних великих князей русских

и польских королей к церквам, или собственные дома и земли Козаков и мещан, — от

этого может быть лютая беда. Как бы не навести нам того же, как ляхи у гетмана

отняли стародавнюю маетность его Суботово, да и до сих пор за эту кривду кровь

льется!»

«Надивиться не можем,—сказали послы,—вы не только своим челядникам строите

покои, но и псам конуры, и лошадям конюшни, и скотине стойла, а царского величества

ратные люди, будучи на услуге царского величества, не имеют где главы подклонить.

Как это вы Бога не боитесь и стыда

630

у вас нет! А тебе, писарь, п тебе, асаул, не годится приставлять к Гетмановым

словам и говорить так шумно. Это обычай негодных людей*.

Гетман, чтобы прекратить такой разговор, сказал:

«Я в Киеве давно не был; подумаем как сделать и извещу вас через писаря и

асаула».

На другой день Выговский извинился перед послами и говорил:

«Не держите на меня досады за то, что я вчерашний день говорил: зто я делал но

гетманову приказу; мимо его приказания иначе мне нельзя было говорить. Всех пуще в

том деле помеха Ковалевский асаул; он перед гетманом о том со мною спор чинит. Ему

какой-нибудь подарок дать, чтоб он в том деле помехи никакой не делалъ».

Послы успели кое-что выпытать через подписков гетманской канцелярии и

некоторых лиц и на основании полученных сведений ДОНОСИЛИ царю, что у гетмана с

Ракочи договор на том, чтобы все русские города по реку Вислу, где жили русские люди

и были благочестивые церкви, присоединить к городам войска запорожского,

остающагося под властью царского величества. Ракочи хочет быть на Польском

королевстве, но гетман этого не хочет; гетман хочет, чтобы ни Ракочи, ни шведский

король не именовались польскими королями, чтобы Короны Польской не было вовсе,

так как будто она никогда не бывала, а города коронные поделить между собою за

промысел военный, где кому сручнее. Ракочи не согласен, а шведский король во всем

полагается на волю гетмана.

Гетман, сохраняя верность царю, должен был послать приказание козакам оставить

Ракочи, а других Козаков отправить на помощь Польши. Но прибегая к последней мере,

он через писаря просил дозволения послать к шведскому королю с тем, чтобы

помирить его с государем и заставить его уступить русскому государю, а потом

обратить союзное оружие на уничтожение Польши. Ему не суждено было узнать ответ

московского правительства на эту просьбу 1).

В июне в Чигирин явился снова Веньйовский с смоленским каштеляном

Людовиком Евладневским. В инструкции Веньйовскому предоставлялась полная власть

заключить договор с Хмельницким и составить акт, с приложением с обеих сторон

печатей. Король обещал за себя и за все чины Речи-Посиолитой принять и хранить

свято и ненарушимо все, что будет постановлено с Веньйовским. От Хмельницкого

требовалось отказаться от гибельного для Польши договора с Ракочи и шведами, и

послать на помощь полякам десять тысяч войска на первый раз 2). Украинский

летописец говорит, что король прислал гетману письмо такого содержания: «Я знаю,

благородный гетман, твой ум и надеюсь, что ты уже удовольствован мщением за

обиды, которые сделаны русскому народу. Простри же великодушно руку примирения

и подай помощь падающей Польше, которая была и твоим отечеством. Ты главная

причина бедствия Польши: теперь, быть может, шведы и венгры раздерут ее! Я не

прибегаю к суетным средствам, не приглашаю наемного войска из итальянцев,

французов, немцев: я обращаюсь к тебе,

') Акты Ю. и 3. Р., III; стр. 564—599.

Ч Памяти, киевск. коми., III, 3, 153—160.

631

к войску козацкому, ко всему мужественному русскому народу. От вас началось

Польше разорение, пусть же от вас последует и спасение!» ').

Хмельницкий заплакал, прочитав эти воззвания, призывал имя Бога во свидетели,

что не желает кровопролития, прославлял имя Яна Казимира и обещал действовать для

спасения Польши.

«Для чего же, — заметили посланники, — не дождавшись коммиссаров, заключен

союз с Ракочи? для чего Антон Жданович и Зеленский разоряют теперь с врагами

Королевство Польское?»

«Хмельницкий,—по замечанию польского историка,—хотя уже приближался к

смерти, однако не оставил своей привычки хитрить».

«Союз с Ракочи?— говорил он с видом удивления:—старым врагом Козаков?

убийцею моего сына? — никогда! Козаки, помогающие Ракочи, действуют самовольно;

они достойны казни: я отзову их немедленно, если только преступная совесть

сохраняет еще какое-нибудь уважение к власти. Но что делать: власть гетмана

ограничена; я не могу поступать вопреки народной раде 2).

Тогда коммиссары определили границы Украины таким образом:

От устья Днестра, вверх по Днестру, до границ Покутья, оттуда на север до