Бородинское поле

он в обиду не даст. Вы согласны со мной? Согласны?

Коля смотрел на Брусничкина смело и строго, прямо в

глаза, и взгляд его смущал Леонида Викторовича. Коля хотел

догадаться, куда клонит Брусничкин и что хочет, чего

домогается. Вместо ответа Коля сказал довольно холодно и

сухо: - Я вас слушаю, Леонид Викторович. Продолжайте.

– Мы с Ариадной Павловной пришли к такому мнению,

что лучше будет, если вы все это дело возьмете на себя. Мол,

виноват, бес попутал.

– Имя этого коварного беса?

– со злой иронией перебил

Коля. Он вспомнил тот поздний бурный вечер, проведенный с

Ариадной в квартире ее подруги. Домой он тогда возвратился в

два часа ночи. Брусничкин конечно же знал, где так поздно и с

кем проводила время его жена. Реплика Коли несколько

смутила Брусничкина, но не обескуражила, не вызвала

возможной в подобных случаях заминки. Он ответил быстро и

естественно, словно не понял иронии в реплике Фролова:

– Разумеется, Матвеев. Он попросил вас, вы уважили.

Почему бы не сделать приятное хорошему человеку?

– Вот именно - хорошему, прекраснейшему из добрейших,

добрейшему из талантливых, - вспомнил Коля слова Ариадны.

– Поймите, Николай Николаевич, вы в конце концов

мужчина, человек, прошедший войну. Вам легче будет

пережить эту неприятность, чем женщине. Ариадна Павловна

– человек впечатлительный, легкоранимый. Пожалейте ее.

Ведь вам не будет легче оттого, что вину вы разделите на

двоих, пусть не поровну, но на двоих. Как говорится в народе:

семь бед - один ответ. Она верит вам, верит в ваше

благородство.

– Скажите, Леонид Викторович, - перебил его Коля,

задумчиво щуря глаза, - то, что вы мне предлагаете, исходит

лично от вас или от Ариадны Павловны?

Брусничкин хорошо понял смысл вопроса и в душе

обрадовался: после его ответа Коля должен презирать

Ариадну, между ними все будет кончено. Сказал твердо и без

колебаний:

– Разумеется, это ее просьба, убедительная. Собственно,

она мне поручила сказать вам все, что я сказал.

– А если я не возьму всю вину на себя, если я предпочту

разделить ее вместе с вашей женой во имя справедливости и

изложу народному контролю правду, все как есть на самом

деле, что тогда?

Похоже, что Брусничкин не ожидал подобного оборота

дела и заранее не предусмотрел этого варианта. Он

стушевался и заговорил, заикаясь и путаясь в словах:

– Ну, знаете ли, такого ни я, ни моя жена не ожидали от

вас. Мы всегда вас считали... Для Ариадны Павловны вы

всегда были человеком глубоко порядочным...

– Оставьте о порядочности, не кощунствуйте, - неприятно

поморщившись, оборвал его Коля. В нем закипали священный

гнев и презрение.
– Не вам говорить о порядочности.

Последняя фраза сорвалась с уст Коли помимо его

желания, под напором ярости. Она больно задела самолюбие

Брусничкина, он не мог снести такого грубого оскорбления.

Лицо его сделалось каменным, в стеклянных глазах появился

ледяной блеск, голос приобрел оттенок металла.

– В таком случае, - отчеканил Брусничкин, - Матвеев

защитит честь моей жены. Он покажет, что имел дело только с

вами, Фролов, что Ариадна ничего о вашей сделке не знала.

Он скажет, что обещал солидно вознаградить вас за услугу. Но

только обещал, не собираясь давать вам противозаконной

взятки.

Коля натянуто рассмеялся. Это был горький,

искусственный смех.

– Прекрасно, - проговорил он сквозь смех. - Этого

следовало ожидать. Блестящая концовка романа. Привет

Матвееву и Ариадне. Желаю успеха.

Он резко повернулся и скрылся в толпе. Скрылся от

Брусничкина. А куда скроешься от самого себя, от своей

совести, от позора? Жизнь бросала Николая Фролова в разные

переделки, всякое бывало - и подчиненные подводили, и сам

по неопытности, по горячности делал ошибки, за которые

приходилось расплачиваться выговорами, замечаниями,

неприятным разговором с начальниками. Но положение, в

которое он попал сейчас, казалось немыслимым, позорным;

оно задевало самое глубинное и больно давило на совесть. И

не поведение Брусничкина наносило ему боль и унижение - в

конце концов от Брусничкина иного нельзя было ожидать. Но

Ариадна, та самая Ариадна, которая называла его любимым,

которая говорила, что жить без него не может. . Оказывается,

не только может, но и требует от него бесчестья. Собственно,

она поставила его в дурацкое положение, по ее милости

получился такой позор, и теперь она хочет выйти из грязи

чистенькой, "а ты, мой любимый, дорогой, барахтайся в этой

грязи один, бери все на себя, будь рыцарем". Как она могла?

А может, не могла, может, не она, а Брусничкин ее

именем требует от него "рыцарства"? Мысль такая казалась

спасительной, обнадеживающей. То, что ему придется держать

ответ за совершенный подлог, что придется пожертвовать

служебным положением, возможно, партийным билетом,

достоинством и честью, отходило на задний план. Главное

было - поведение Ариадны. Каково оно истинное, настоящее?

Задав себе такой вопрос, он уже не сомневался, что

Брусничкин говорил от себя, что Ариадна ничего подобного ему

не поручала, да и не могла. Нет, как он мог подумать о ней

такое? Ему стало неловко, стыдно. Конечно же он возьмет всю

вину на себя, но без чьей бы то ни было подсказки или