Бородинское поле

нельзя ли как-нибудь использовать это событие на благо

нашего дела. Ни одна встреча, ни одна прогулка не должны

пропадать даром". Ее настораживали встречи и прогулки Бена

со своими дружками из банды Меира Кохане: она слышала о

поджогах, взрывах и выстрелах. Как вдруг исчезла Флора.

Новая душевная боль и тревога приглушили и затмили тоску

по родине и неустроенность Виктора.

В то самое время, как Нина Сергеевна читала письмо

Флоры, ее сыновья Виктор и Бен сидели на галерке для

публики в зале заседаний ООН. Виктор попал туда совсем

случайно. Все это время он жил как в тумане, не жил, а

существовал. Он лечился от наркомании. По заключению

врача лечение шло успешно, но самому пациенту успех этот,

напряженная изнурительная борьба с укоренившейся

привычкой, по сути дела, борьба с самим собой, причиняла

нестерпимые душевные муки. Виктор сейчас был похож на

дерево, корни которого лишились питательной среды. Он

слонялся по жизни, равнодушный ко всему окружающему.

Иногда на него находило просветление, и он обнаженно и

остро начинал подвергать анализу события, уклады, нравы и

обычаи, социальные явления и институты. Тогда его суждения

были резки и беспощадны, они смущали Оскара и раздражали,

приводили в бешенство Бена. Перепалки с Беном стали

постоянными. Горячему до агрессивности Бену нужен был

оппонент-противник, с которым он тренировался бы в

словесных баталиях. Виктора же эти споры и пикировки

забавляли, будоражили его апатию, вносили что-то новое в его

скепсис. Пожалуй, единственный в их семье, кто по-

настоящему понимал Виктора и не просто сочувствовал ему, а

был его активным единомышленником, - так это Флора.

Исчезновение племянницы Виктор переживал по-своему. Он

догадывался, был почти уверен, что она добровольно ушла из

дома. Не она первая и не она последняя совершила такой

поступок: в тогдашней Америке это было модным явлением.

Виктор сочувствовал хиппи, он разделял настроения

молодежи, но действия и поступки их не разделял и считал,

что Флора ушла из океана лжи и несправедливости в грязное

болотце такой же лжи и самообмана.

Неуравновешенный, психопатический, с резкими

переходами настроения, Виктор метался в поисках идеала в

жизни. Добрый от природы, но надломленный войной во

Вьетнаме, нравственно опустошенный, похожий на выжатый

лимон, он разочаровался во всем, потерял интерес к жизни,

которая казалась ему бессмысленной. Оскар попытался

пристроить его к делу, дать цель и предложил работу в своей

газете. Однако Виктор наотрез отказался и отказ свой

мотивировал с грубой откровенностью: он не разделяет линию

газеты, ему противно ее фальшивое, лицемерное лицо. В

газете нет правды, в ней сплошное вранье, ложь. Обман и

лицемерие в нем вызывали физическое отвращение.

Оскар не стал ни спорить, ни возражать. Не хочешь, мол,

как хочешь - дело твое. Он относился к сыну как к больному

ребенку. Собственно, Оскар, да и Нина Сергеевна были

убеждены, что Виктор болен. "У него психика не в порядке", -

говорила Нина Сергеевна, и муж соглашался. Но когда Нина

Сергеевна заговорила о том, что, быть может, женитьба

помогла бы Виктору обрести душевное равновесие, Оскар

решительно не поддержал жену. Он считал, что женитьба

создаст и для Виктора, и для всей семьи новые осложнения и

неудобства, что брак этот не будет прочным. Так думал он, но

Нине Сергеевне говорил:

– А что, у него есть невеста? По-моему, он и не думает о

женитьбе. Да сейчас это ему совсем не нужно. Пусть сначала

придет в себя.

Слоняясь по Нью-Йорку, Виктор лицом к лицу столкнулся

с мчащимся суетливым братом.

– Ты на пожар или на биржу? - иронически спросил

Виктор.

– В ООН, - быстро, с необычным воодушевлением

выпалил Бен. - Там сегодня решается судьба... Судьба

великого народа и судьба самой ООН. Там будет грандиозная

битва. Пойдем?

– Объясни толком, что за битва.

– Понимаешь, сегодня Генеральная Ассамблея

обсуждает проект резолюции, объявляющей сионизм формой

расизма и расовой дискриминации. Это чудовищно! До чего

мы дожили! Невероятно! ООН санкционирует погромы. Такого

допустить нельзя, и мы не допустим. С нами весь

цивилизованный мир.

– С кем с нами?
– с легкой подначкой спросил Виктор.

– С Америкой, - резко и раздраженно ответил Бен.
– Ну

так идешь со мной?

Виктор согласился из любопытства. Все равно куда идти.

И вот они теперь сидят в зале ООН и слушают нервозно-

взволнованную, с нотками актерского истеризма речь

израильского представителя Герцога. Он мечет громы; и

молнии на Организацию Объединенных Наций, большинство

членов которой не желают поддерживать разбойничьи

авантюры Израиля.

– Испытываешь отрезвляющее чувство, думая о том, до

чего довели этот орган, если сегодня нас заставляют

планировать наступление на сионизм, потому что это

наступление является не только антисемитским наступлением

самого грязного свойства, но и наступлением в этом

всемирном органе на сионизм, одну из древнейших религий

мира, религию, которая дала миру библию, религию, из

которой проистекают две другие великие религии -

христианство и ислам.

– С каких это пор сионизм стал религией?
– прошептал

Виктор на ухо Вену, но тот недовольно поморщился:

– Не мешай слушать.

– ...религию, давшую библию с ее десятью заповедями, -

продолжал истерично звучать голос Герцога, - великих древних

пророков Моисея, Исайю и Амоса, великих мыслителей