Бородинское поле

стороне.

– Это все лирика, мистер Флеминг. Мы достаточно

сильны, чтоб навести в мире порядок и покой.

– Кладбищенский порядок и покой, - горько усмехнулся

конгрессмен.

– Тоже лирика, - небрежно обронил генерал. - Мир

разделен на Запад и Восток. Это надо помнить.

– Есть еще север и юг, - не то всерьез, не то шутя заметил

Дэн, но Перес понял его по-своему, сказав небрежно:

– Страны "третьего мира" ничего не решают.

– Какая ирония судьбы!
– с грустью сказал конгрессмен.

–

Мы - запад, закат. Мы на пороге ночи. А перед ними новый

день. Да, ирония судьбы, они - восход.

– А вот это уже мистика, мистер Флеминг, - обрадовался

своей находчивости Перес.
– Представьте себе, что будет, если

коммунисты придут к власти в Италии и Франции? Это же

революция! Конец свободной Европе.

– Вы имеете в виду радиостанцию "Свободная Европа"?

– сострил Дэн. Перес метнул на него быстрый уничтожающий

взгляд, но ответом не удостоил.

– Ты не прав, Майкл, - вмешался Оскар. - Некоторые

западные коммунисты революцию желают в теории. На

практике она им не нужна. Они ее боятся. В Италии

социалисты уже были у власти. Что изменилось? В некоторых

странах Запада социалисты и сейчас у власти. В Израиле у

власти рабочая партия, а ее лидер Голда Меир - вице-

президент социалистического интернационала. И этому надо

радоваться, когда социалисты у власти. Потому что никто так

не может скомпрометировать социализм, как сама социал-

демократия. Находясь у власти, она дискредитирует саму идею

социализма, разбивает в массах его притягательную силу.

– Ты говоришь о социалистах, разных там Миттеранах,

Ненни, а я говорю о коммунистах. Разница есть?
– энергично

возразил генерал.

– Согласен, разница есть. Но и коммунисты, особенно их

лидеры, тоже не везде одинаковы. Есть и такие, с которыми

мы можем договориться и ладить. Нужно, чтоб у руководства

компартий стояли наши люди.

– Нет, Оскар, я не верю в хороших коммунистов, -

решительно отрезал генерал. - Для меня коммунист хорош,

когда он мертв.

– По-твоему, Майкл, война, никакой альтернативы? -

мягко, но настойчиво возразил Оскар.
– Думаю, что Генри прав:

в войне с русскими мы не победим. Все погибнем. Мир

погибнет.

– Знаешь, отец, - по-петушиному вмешался Бен, - лучше

быть мертвым, чем красным.

– Я уже это слышал от одного сумасшедшего, - походя, не

взглянув на сына, обронил Оскар.

– Ерунда!
– сказал генерал.
– Наша океанская стратегия

создают необходимые предпосылки для победы. Мы укроем

свои ракеты в океане, где они будут недоступны для

контрудара.

– Но русские нанесут ответный ядерный удар по нашим

городам, промышленным объектам, по наземным гарнизонам.

Кто же и что уцелеет? Сотня подводных лодок? - не

соглашался Оскар, но и генерал не хотел уступать и даже

логике и здравому смыслу вопреки все же сказал:

– И они, эта сотня подводных лодок, окажутся в роли

ноева ковчега - начнут новую историю на Земле.

– Не начнут генерал: Земля будет надолго смертельно

опасной для всего живого, - сказал Дэн.

"Все-таки Нина права, - подумал Оскар о Пересе.
– Майкл

безнадежно глуп и прямолинеен, потому опасен. Таких нельзя

допускать к решающим рычагам войны и мира. Слава богу, что

наша международная политика находится в руках такого

мудрого и осторожного дипломата, как Генри Киссинджер. Да и

новый министр обороны, Джеймс Шлессинджер, не сделает

безрассудного шага". Обоих этих деятелей Оскар хорошо знал.

Кадровым военным он не доверял, был о них невысокого

мнения, считал, что им не хватает политической гибкости и

широты мышления. Новый министр обороны - человек в

общем-то штатский, доктор экономических наук, так сказать

теоретик военно-промышленного комплекса, преуспевающий

представитель деловых кругов. В свои сорок лет он уже был

председателем комиссии по атомной энергии, а еще через два

года - директором ЦРУ, где не проработал и года, как получил

высокий пост министра обороны. Киссинджеру и

Шлессинджеру Оскар Раймон симпатизировал и возлагал на

них надежды. Он считал, что два деятеля, в руках которых

практически находятся главные рычаги администрации США,

едва ли разделяют "океанскую стратегию", в которую так верит

генерал Перес. Сейчас он подумал об иной стратегии, которую

считал в настоящее время самой универсальной и простой. Он

излагал ее уже и прежде в узком кругу друзей и решил сейчас

вновь повторить.

– Русских мы должны победить, но в другой -

идеологической войне. Надо понять, что в настоящее время

идеологическая битва будет решать гамлетовский вопрос:

быть или не быть. В этом отношении преимущества на нашей

стороне. У нас больше опыта, больше возможностей влиять

разлагающе на нашего противника, лишить его главного

оружия - идейной убежденности, нравственного превосходства.

Что ни говорите, а Гальвиц в этой части своей книги был

прав... Я, разумеется, не против стратегии устрашения. Мы

должны быть сильными в военном отношении. Русских нужно

измотать экономически. Пусть тратят больше на вооружение,

пусть затягивают потуже пояс. Их экономика не выдержит

соревнования с нами.

– Я думаю, ты переоцениваешь наши преимущества в

идеологической войне, - сказал конгрессмен, возражая Оскару.