Бородинское поле

Пехота шла без танков, густой цепью. Наши стрелки молчали,

приготовившись к ближнему бою. Не обнаруживала себя и

артиллерия. Командиры орудий держали наготове снаряды,

начиненные шрапнелью. Фашисты благополучно прошли

противотанковое минное поле.

Полосухин в этот момент находился на НП Макарова. В

стеганом ватнике и таких же брюках, туго заправленных в

твердые валенки, в цигейковой ушанке и меховых овчинных

рукавицах, он стоял рядом с Глебом и машинально посасывал

погасшую трубку. О движении немцев докладывали передовые

посты боевого охранения. Справа и слева вдалеке слышались

отдельные выстрелы и очереди из пулеметов, вспыхивали и

гасли ракеты, что-то горело северо-западнее Бородино. А

здесь было тихо, и тишина эта натягивала нервы. Казалось,

тишина вот-вот должна лопнуть. И это случилось. За

противотанковыми начиналась полоса противопехотных мин.

Первый взрыв, расколовший тишину, не остановил вражескую

цепь, а, напротив, послужил сигналом для броска вперед. И

тогда начали рваться мины одна за другой, и Полосухин,

дотронувшись рукавицей до плеча Макарова, негромко сказал:

– Пора, Глеб Трофимович.

Все орудия полка ударили шрапнелью по фашистам. К

орудийным залпам сразу же присоединилась скороговорка

тяжелых пулеметов. Вражеская цепь заколебалась, дрогнула.

Кто-то еще, подчиняясь команде офицеров, попытался

сделать рывок вперед, но, преодолев минное поле, запутался

в проволочной спирали, как куропатка в силке. Этот шквал

свинца продолжался всего десять минут, и Полосухин приказал

прекратить огонь. Во внезапно наступившей тишине было

слышно, как стонет и шевелится окропленное человеческой

кровью, заснеженное Бородинское поле. И, слушая этот стон,

Виктор Иванович сказал:

– Сейчас, надо полагать, они бросят на нас танки.

Проделаем то же: как только танки выйдут на минное поле -

огонь изо всех орудий. Понятно, подполковник?

– Понятно, товарищ полковник.

Но в эту ночь в секторе полка Глеба Макарова немцы уже

не наступали. Они решили завтра днем взять реванш.

Командир моторизованного корпуса дал слово Клюге, что 18

октября его войска любой ценой овладеют Можайским

оборонительным районом и войдут в город Можайск, отрезав

все пути отхода 32-й дивизии.

Бойцам и командирам полка Макарова в эту ночь

предоставилась возможность отдохнуть, поспать хотя бы

несколько часов беспокойным, тревожным сном в холодных

блиндажах. В полночь пошел снег, повалил неожиданно

густыми хлопьями. Мороз отпустил, смягчился.

А Глеб не находил себе места. Еще вечером из-под

Артемок возвратился его адъютант Иосиф Думбадзе с

печальной вестью: курсант Святослав Макаров ранен в бою и

эвакуирован в Москву. Ранение пулевое, в плечо. Думбадзе -

человек дотошный, все подробности выяснил, чтобы доложить

своему командиру обстоятельно. Даже поинтересовался,

почему именно в Москву отправлен курсант Макаров. Ему

объяснили: вообще всех раненых в Москву и дальше, за Волгу,

на Урал, в Казахстан и в Среднюю Азию, эвакуируют. У

Святослава какой-то родственник нашелся, а у этого

родственника - отец начальник госпиталя в Москве. К нему-то и

направлен раненый курсант Макаров.

Глеб подумал: очевидно, речь идет об Остапове. Мысль

эта и то, что ранение неопасное, немного успокаивали.

"Олег Остапов, архитектор. Если б это так".

Глеб шел на свой НП один, охваченный невеселыми

думами о сыне. Из темноты, точно из-под земли, перед ним

возникла фигура бойца. От неожиданности Глеб вздрогнул.

"Фигура" заговорила таинственно, вполголоса:

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться по

личному вопросу?

– Ты, Акулов? Что случилось? Говори, - раздраженно

спросил Глеб.

– Товарищ подполковник, вот тот танк, что у дороги на

Шевардино, он совсем целехонький, только что разутый -

гусеница совсем слетела. А так и пушка, и пулеметы - все в

исправности. Мы когда с младшим лейтенантом Думбадзе

осматривали, я проверял. И снарядов порядком, и патроны

есть.
– Так. Ну и что? При чем тут личный вопрос?
– В голосе

Глеба все еще звучали недовольные ноты.

– А я, товарищ подполковник, могу и за наводчика и

заряжающим могу.

– В немецкий танк?

– Ага.

– Идея неплохая, но у тебя есть свой начальник. Поговори

с ним. Если разрешит, я возражать не стану.

– Я говорил.

– Ну и что? Не отпускает?

– Я вообще просился на батарею. Хоть заряжающим, хоть

подносчиком.

– Надоело в ординарцах ходить?

– Не то что надоело, товарищ подполковник. Когда был

Александр Владимирович... - Акулов многозначительно

оборвал фразу.

– Что тогда?

– Тогда другое дело... Мы с ним поклялись, что с

Бородинского поля не уйдем.

– Что ж, он сдержал свою клятву, - как-то само собой

сорвалось у Глеба.

Ему вспомнился разговор с покойным комиссаром.

Гоголев тогда действительно сказал, что с Бородинского поля

мы не уйдем. А что, может, так и будет!.. Но почему Акулов об

этом вспомнил сейчас? Не сработался с новым начальством?

– И я сдержу, - после длительной паузы тихо, но твердо

сказал Акулов.

– Ты о чем? Ах да, о клятве. Хорошо, Кузьма, насчет

танка подумаю, с комиссаром посоветуемся и решим. Не ты,

так, может, кто-нибудь другой.

– Товарищ подполковник, это должен сделать только я, а