Бородинское поле

впопыхах Думбадзе с автоматом на шее и двумя бутылками

горючей смеси в руках. Думбадзе обогнал Глеба, который

занял стрелковую ячейку в окопе, добежал до Чумаева, сунул

ему одну бутылку, а взамен взял у него противотанковую

гранату, сказав на ходу:

– Иди к командиру. Возле него будь, - и побежал дальше

по ходу сообщения навстречу идущему танку, до которого

оставалось уже не менее двухсот метров.

Макаров, Судоплатов и Брусничкин, зарядив автоматы,

выжидали, когда пехота, идущая за танком, приблизится

метров на сто пятьдесят. Чумаев, Акулов и связист стреляли

из карабинов. Из танка отвечали пулеметными очередями.

Пули посвистывали над головой, заставляя Чумаева и

Брусничкина прятаться за бруствер.

"Что ж с нами будет? Неужто это конец?
– с волнением

спрашивал себя Леонид Викторович. - Как это произошло?

Неожиданно прорвались танки. Надо бы позвать на помощь.

Попросить помощи. Но у кого? Что-то надо предпринять.

Нельзя же вот так лежать и ждать, когда тебя раздавят

гусеницы".

Брусничкину на какой-то миг показалось, что и командир,

и начальник штаба растерялись, бездействуют. Он решил

подсказать Судоплатову:

– Кирилл Степанович, а нельзя ли вызвать сюда

ближайшую пушку? Ведь эдак мы...
– Он не договорил, да и не

было нужды уточнять, что он имел в виду.

– Поздно, - коротко и, как показалось Брусничкину,

обреченным тоном отозвался начальник штаба.

Стрельба гремела вокруг - справа и слева, впереди и

сзади, в стороне станции Бородино, уже захваченной

немецкими танками.

Брусничкин вдруг понял, что если их маленькая группка,

то есть он и его товарищи, вот сейчас не остановит идущих на

пролом немцев, то это будет конец. Конец всему - планам,

мечтам, - всему на свете. И в нем появилась злость. Но совсем

не та, которая возникла в нем несколько минут тому назад на

Макарова и Судоплатова, по чьей вине, как считал Леонид

Викторович, они оказались в трагическом положении. Ту

злость он быстро преодолел, отбросил. Эта же злость была

совсем другой, в этой священной злости к фашистам,

замышлявшим лишить его, Леонида Брусничкина, всего на

свете, самой жизни, преобладала первобытная ярость

язычника, зоологический инстинкт победить смерть. Тогда он,

уже не обращая внимания на свист пуль и разрывы снарядов,

с дерзким вызовом облокотился на бруствер и, прицелившись

в группу бегущих за танком врагов, выпустил длинную, на

полмагазина, очередь. И в тот же момент услышал команду

Макарова, в которой совершенно явственно звучала

укоризненная нота, и ее Брусничкин принял на свой счет:

– Вести прицельный огонь! Беречь патроны!..

Команда эта, хоть и с опозданием, напомнила Леониду

Викторовичу о том, что он впопыхах не взял запасного

магазина к автомату. Мысленно он выругал своего ординарца

за то, что тот не подсказал вовремя, выругал бы и вслух, будь

он рядом, на Акулов, не в пример Чумаеву, находившемуся

подле своего командира, почему-то убежал вперед за

Думбадзе.

Автоматы Макарова и Судоплатова строчили короткими

очередями, и Брусничкин видел, как во вражеской цепи упало

несколько солдат. Тогда и он попробовал стрелять короткими

очередями, несколько раз нажал на спуск, и вдруг автомат его

замолчал. Брусничкин отвел затвор: магазин был пуст.

Разгоряченное лицо его обдало холодным потом. Торопливо

дрожащей рукой он достал из кобуры пистолет, дослал патрон

в патронник, прикинув в уме, что у него еще есть два десятка

патронов, которыми можно было бы сразить два десятка

врагов.

Враги стремительно приближались к окопу. И казалось,

не было силы, способной преградить им путь. Но что это?..

Брусничкин удивился и обрадовался одновременно: когда до

окопа оставалась всего сотня метров, когда, казалось, еще

один рывок - и фашисты ворвутся в окоп, где начнется

скоротечная рукопашная схватка, вражеская цепь вдруг

залегла, оторвавшись от танка, который уже подходил к

передним ячейкам, где находились Думбадзе и Акулов. Теперь

Брусничкин хорошо видел спины своего ординарца и

адъютанта командира. Они присели в окопе, спрятав головы за

бруствер, потому что именно по ним из танка хлестал пулемет.

А танк приближался к окопу осторожно, как бы прощупывая

каждую пядь земли. Возможно, танкисты опасались, что

подступы к окопу заминированы. Но, к сожалению, их опасения

были напрасны, и танк медленно приближался, и его первой

жертвой должны стать Думбадзе и Акулов. А потом и все

остальные. В другой исход Леонид Викторович не верил.

Но вот над бруствером взметнулась на какой-то миг

упругая фигура Думбадзе, и в танк полетела бутылка, но не

долетела, упала в двух шагах от танка и не разбилась.

– Поторопился Иосиф, - услышал Брусничкин

досадливый голос Макарова.

– У него еще граната есть, товарищ подполковник, моя

граната, - сказал Чумаев.

А танк продолжал все так же, осторожной ощупью,

двигаться к окопу. Тогда взвилась вторая бутылка и разбилась

о борт башни. На броне вспыхнул огонь. Макаров понимал, что

огонь этот не причинит танку никакого вреда, но с похвалой

отозвался об Акулове:

– Кузьма бросает метко. Молодец.

И этот обычный, какой-то будничный тон Макарова в

совсем необычных, критических обстоятельствах как-то

хорошо подействовал на Брусничкина, который, в сущности,