Брак по расчету

– Не скажи. – А потом он смотрит мне прямо в глаза: – Ставишь?

Все между строк, нужно только уметь читать: хватит ли у меня смелости рискнуть тем, что мне дорого, чем-то уникальным? Да, говорим мы о «ягуаре», но подтекст ясен: он имеет в виду и Джемму тоже.

Да, если бы я женился по любви, то не мешкал бы. Но действительно ли я этого хочу? И как я буду выглядеть, если отступлю? Будто позволю Уиллоуби публично выставить себя дураком.

А если соглашусь, покажу, что не боюсь сыграть на то, что мне дорого, но тогда я рискую потерять «ягуар», а при виде Уиллоуби за рулем могу получить моментальный сердечный приступ.

– На самом деле ничего удивительного, если отступишь – ты так уже делал, – выплевывает он новую порцию яда.

Чтобы просить у меня «ягуар», Уиллоуби должен как минимум поставить нечто столь же ценное: или у него отличные карты, или он блефует.

Кажется, он уверен, что я спасую, и в этом случае он выиграет и банк (в котором сейчас двадцать пять тысяч фунтов), и «ягуар».

Не говоря уже о моем унижении. Я знаю, как он любит забирать то, что было моим.

Достаю из кармана ключи и бросаю на стол:

– Показывай карты.

– Одна пятерка, одна шестерка, еще семерка, восьмерка, непарная девятка. У него всего лишь стрит, чертов стрит.

Я поднимаюсь на ноги и бросаю на стол свои карты:

– Фулл-хаус. – И с торжествующим видом забираю ключи.

Именно в этот момент я вижу Джемму, хромающую к двери. Глаза у нее опухли, будто она плакала.

– Мы едем домой?

– Да. – Подхожу к ней и беру ее на руки. Пакет со льдом падает на пол. – Едем домой. – И, прежде чем уйти, бросаю последний взгляд на Уиллоуби: – Деньги можешь оставить себе.

Джемма выглядит расстроенной. Краем глаза я вижу, как она странно-сдержанно, почти неподвижно сидит рядом, опустив взгляд, и время от времени шмыгает носом.

Часть меня уже выбросила из головы этот вопрос, отнеся ее страдальческий вид к боли от падения, а другая часть чувствует, что здесь замешан Уиллоуби, но спрашивать я не хочу. Не думаю, что ответ мне понравится.

Все, что мне удается сказать, так это безэмоциональное:

– Держи у колена лед, а то болеть не перестанет.

Она делает, как я говорю, без возражений.

Через пару минут она задает вопрос, который меня почти шокирует:

– Ты на меня злишься?

Кроме самого вопроса, меня удивляет ее кроткий тон, настолько, что я неожиданно для себя ее утешаю:

– Нет. В этот раз я на тебя не сержусь.

– Я не должна была сходить с маршрута. И должна была одеться, как все. Если бы не эти дурацкие сапоги, ничего бы не случилось.

– Ты опытная наездница и можешь скакать верхом в любых сапогах.

Еще через пару мгновений она застает меня врасплох новым вопросом:

– Почему вы с Картером не ладите?

– Не ладим – это явное преуменьшение. Я едва могу находиться с ним в одной комнате. Кажется, пришло время перестать молчать на эту тему и рассказать тебе всю историю, чтобы ты раз и навсегда поняла, что это за человек. – Я замечаю, что она внимательно слушает, перестала смотреть в окно и повернулась ко мне. И продолжаю: – Когда-то в колледже мы хорошо общались, во времена учебы в Итоне.

Он был симпатичным негодяем, невероятно хитрым, но мы с ним и Харрингом составляли хорошую команду. Потом его отношение ко мне необъяснимым образом изменилось. Каждый раз, когда я начинал встречаться с девушкой, он вскоре заявлялся к ней и разыгрывал сцену в духе «я лучший друг Паркера, и мне не стоит этого делать, но ты особенная девушка и заслуживаешь знать правду: Эшфорд во время летних/пасхальных/рождественских каникул тебе изменил. У него интрижка с другой». После чего он дурачил ее, играя в утешителя с этими чертовыми Dire Straits. Ставил диск Romeo & Juliet – и хоп! – они шли с ним в постель. Эту историю он разыгрывал шесть раз. Сначала я не понимал, почему все мои девушки исчезали и больше никогда со мной не разговаривали, но потом Харринг поймал его с поличным с Лизой, моей последней девушкой, и все стало ясно.

С тех пор наши отношения прекратились, пока я не столкнулся с ним в своей собственной дивизии на задании в Кабуле.

И во время выполнения миссии мы остались без средства передвижения, потому что он, которому было поручено проверить машину перед вылетом, не заправил ее. Мы застряли в танке на весь день, пока ночью я, как червяк, не прополз обратно в базовый лагерь, чтобы вернуться за командой на другой машине. Жаль, я не бросил его в пустыне.

– Я и представить не могла, – бормочет она.

– Мне нужно было раньше рассказать.

– Я бы тебя не послушала, – признает она, тыльной стороной ладони стирая слезу.

Что-то есть тут такое, о чем она не хочет мне рассказывать, поэтому спрашивать я не буду.

– Очень болит колено?

– Да, очень, – торопливо кивает она.

35 Джемма

В Денби слуги, увидев, как мне плохо, нянчатся со мной как с ребенком.

Они уверены, что я плачу от боли, и опухшее колено тому подтверждение.

Я же могу думать только об этом мерзавце Картере и обо всех тех ужасных словах, которые он говорил обо мне.

Когда Эшфорд рассказал мне всю их с Картером историю, я осознала, какой глупой была. Мне не хватило смелости признаться ему в том, что случилось, и едва ли он поверил в то, что я плачу из-за боли от падения.

Картер! Мне противно даже от одной мысли о том, что я считала себя влюбленной в него! Прекрасный принц, как же!

И впервые за все время мне становится жаль саму себя, зная, что обо мне говорят. Конечно, никогда в лицо, но стоит мне выйти из комнаты, как главной темой становится мое несоответствие их миру.

Я чувствую себя такой несчастной, что у меня даже не хватает сил поссориться с Эшфордом (классическое завершение всех наших светских приемов).

А он кружит по дому с подозрительно напыщенным видом (то есть больше, чем обычно) и за ужином открывает бутылку шампанского.

Раз мне нужно самой себя спасать, я прошу помощи у единственного человека, который говорит на моем языке. У Ланса.

Наша встреча похожа на тайное собрание: я условилась с ним о времени, обмениваясь записками, которые подкладывала под блюдо за ужином, и, как только Эшфорд закрылся в библиотеке, прошмыгнула – насколько было возможно с моим бедным коленом – в гербовый зал.