Брелок желаний

Словно кто-то вылил тебе на голову ушат ледяной воды. Не потому, что страшно. Страх — это когда у тебя нет выбора. А тут наоборот — интересно, а это, чёрт побери, куда хуже. Интерес — это активная форма тревоги. Это когда ты не просто прячешься, а краешком глаза подглядываешь: ну что, идёт? близко?

Когда кто-то охотится за тем, что принадлежит тебе, даже случайно, — в тебе просыпается что-то древнее. Что-то похожее на азарт и ярость. У тебя появляется цель, а цель — это почти желание, а желание — это, как бы пафосно ни звучало, жизнь. Значит, снова круг. Замкнутый, как браслет из змеиной кожи. С хвостом во рту и огнём в заднице.

Вот с этого, собственно, всё и начинается.

Я начал думать: вычислила ли она меня? Навела ли справки, выслала ли аналитиков, подключила шаманов и экстрасенсов, которые нюхают трещины в пространстве? Или по-прежнему сидит в своём сияющем офисе, напоминающем не то бункер, не то храм нового эго, где стены обтянуты золотыми шторами, кресла набиты страусиным пухом, а персонал каждое утро поёт ей «доброе утро, Пайка» на три голоса — баритон, альт и злобная меццо-сопрано.

Может быть, она прямо сейчас сидит в халате цвета утренней паники, на лице — маска из чёрной икры и фрагментов мотивационных цитат, которые она перед этим приказала выгравировать на мраморе. И плачет. Но не потому, что больно. Потому что пусто. Потому что у неё больше нет кнопки. Нет этого брелка-бога, который превращал её желания в продюсерские сны и чарты.

Ведь эта зараза с кнопкой делала для неё всё: и хиты строчила, и фанатов собирала, и рекордные туры продлевала. По сути, её карьера была не результатом таланта или гения, а приложением к чуду. Даже самые циничные музыкальные продюсеры рядом с ней выглядели, как младшие помощники аниматора в детском лагере. Она летела вверх, а брелок просто поддувал снизу, как фен в режиме "ураган".

И знаешь, что самое странное? Мне её даже ничуть не жалко. Ну честно. Если кнопка ей досталась так же случайно, как и мне — ну что ж, не обидно. Не украл же. Не вырвал у ребёнка из руки. Просто... встретились мы с ней на этом перекрёстке реальности, а дальше уж — кто как справится.

Но всё равно. Какая же она гадина.

Голос у неё — как у ангела, который слишком много курил. Улыбка — такая, будто она точно знает, где ты умрёшь, и записала это в ежедневник. А повадки... Повадки — чистый крокодил. Только крокодил, в отличие от неё, не улыбается, когда ест твою душу.

Поэтому я решил пока вернуться домой и отсидеться в Смоленске.

ГЛАВА 6 «БОБ»

Если бы у пафоса и суицидальной храбрости родился сын, он бы звался Боб.

А если бы этот сын окончил военную академию с золотой медалью, прошёл через Чечню, Сирию и пять психотренингов с боевыми дельфинами, потом ушёл в контрразведку, где его досье до сих пор под грифом «не для слабонервных», — тогда это был бы именно тот самый Боб, который однажды постучался в стеклянную дверь офиса Пайки и тихо сказал:

— Мне нужен пропуск. И постоянная работа. Желательно, чтобы можно было кого-то мочить. Но не обязательно.

Он пришёл по рекомендации.

Не просто кого-то — а бывшего министра обороны, который во время охоты на лося шепнул Пайке:

— У меня есть один человек. Он решает вопросы так быстро, что на месте проблемы остаётся только лужа.

Она, конечно, заинтересовалась.

Никто толком не знал, где родился Боб. Он сам однажды сказал:

— Я не родился. Меня сбросили с вертолёта в зону конфликта.

Он шутил редко, но метко. Как снайпер, только вместо винтовки — взгляд.

Боб не верил в случайности. Он не верил даже в совпадения.

Он верил только в закономерности, в миллионы данных, что складываются в картинку — как пазлы, только с лицом виновного на коробке.

И вот — Боб. Седой, как мороз в морозилке, взгляд — как оптика снайперской винтовки. На запястье татуировка: «Молчи, работай». На ботинке — кровь. Не факт, что своя. В резюме — ничего. Он просто сказал:

— Я служил. Теперь могу охранять.

Пайка посмотрела на него сверху вниз (высокие каблуки, плюс характер), но Боб не впечатлился. Он просто стоял, как глыба. Или как СТОП - кран в вагоне первого класса.

Она сказала:

— Работа будет... необычной.

Он ответил:

— Я выносил раненых из-под обстрела и однажды выжил в сауне с министром и двумя депутатами от ЛДПР. Меня уже ничего не удивит.

И она его взяла. Не потому, что поверила — а потому что почувствовала, что если этот человек не на её стороне, то лучше вообще не выходить из дома.

Боб был везде. Он стал её тенью.

— Кто этот человек в чёрном костюме и наушнике? — спрашивали гости.

— Это Боб, — отвечала Пайка. — Если вы его заметили — значит, он вам это позволяет.

Он не разговаривал понапрасну. В день он говорил максимум 150 слов. Из них 100 были «да», «нет», «уже сделал». Оставшиеся 50 — внутренняя молитва на уничтожение врагов.

Он не пил алкоголь.

Он не спал больше четырёх часов.

Он считал, что сон — это репетиция смерти, а ему рано.

Он был крут. Без пошлости. Без фальши.

Когда однажды Пайка попыталась подарить ему Hugo Boss, он сказал:

— Спасибо. Поставлю в сортире, вместо освежителя.

Он не носил брендовые костюмы. Он носил свою форму. Но не военную, а однотонный, непонятного пошива пиджак и такие же брюки. Внутри формы могло быть всё: и бронежилет, и боевой нож, и блютуз-наушник, подслушивающий соседнюю область.

Любимая фраза Боба:

«Проблем не существует. Существуют цели и время их устранения.»

Рабочие дни Боба.

Его день начинался в 04:47. Потому что вставать в 5:00 — это банально. А в 04:47 — уже преимущество.

Завтрак: два яйца (без соли), овсянка (на воде), кофе (чёрный, как его прошлое).

Потом — тренировочный бой с грушей, на которой было лицо бывшего министра обороны.

И как этот терминатор вычислил мой след? Да просто. Я ему это позволил сделать.

После получения задания от своей начальницы, известной в узких и не очень кругах под именем Пайлуша, Бобби, как человек ответственный и не склонный к поверхностным подходам, решил всё-таки уточнить детали. Ему предстояло искать нечто загадочное и одновременно, судя по голосу Пайки, архиважное — некий брелок. Брелок, о котором никто ничего не знал, кроме того, что он, по словам самой Пайки, одновременно был талисманом, антистрессом, кнопкой и, возможно, ключом к самой сути бытия.

Бобби попытался выяснить у неё, как именно выглядел этот пресловутый предмет, какого он был цвета, что за кнопка там торчит и что она, собственно, активирует. Но Пайка, не склонная к пространным пояснениям, отрезала резко и почти сердито: "Это просто талисман. И последний раз я видела его в своей сумке, когда ехала в лофт на Патриках." Голос её дрожал от недосыпа и гнева. Зона поиска, к счастью, сразу сузилась. А сам Бобби, прокрутив в голове момент с самокатчиком, который сбил Пайку именно в тот день, начал подспудно подозревать, что это он во всём виноват. И, как следствие, приступил к поискам с утроенным рвением.