Брелок желаний

Я сел обратно. С выражением лица, как будто мне только что побрили темечко, но забыли объяснить зачем.

— Хорошо. Всё. Удалю. Буду вести себя тише воды. Завтра переезжаем. Сменим квартиру. Телефоны выкинем.

— Смирнов, ты напоминаешь мне муху в банке. Хочешь вылететь, а головой бьешься в стекло. Снова. И снова. И снова. Может, ты загадаешь себе хотя бы элементарную паранойю? Или, скажем, внутренний голос, который не тупит?

Кот прыгнул обратно на диван, устроился у меня на коленях и, зевнув, лениво добавил:

— Кстати. Я тут анализировал шум во дворе ночью. Был характерный хруст подоконника, щелчок фотоаппарата, и пара сапог. Либо у нас очень тяжёлые голуби, либо к нам кто-то заглядывал.

— Что? — подскочил я.

— Ага. Вот сейчас ты испугался. Но не волнуйся, я всё продумал. Я скинул дрону трек твоих постов, он теперь сам лайкает и комментирует за тебя. Пусть думают, что ты в Токио.

— Какой дрон?

— Да я пошутил, мать твою! Ты прям подарочная коробка — красивая снаружи, а внутри пусто. Ну или тапки. Ты просто как тапки.

Я тяжело вздохнул и пошёл на кухню. Из холодильника на меня глянуло парижское ничто: одинокая банка с оливками, кусок сыра и огрызок вчерашнего лимона. Кот, не дожидаясь приказа, вскочил и подошёл к дверце.

— Так.

Сейчас делаем, как в старые добрые времена: ты — колдун, я — стратег. Я формулирую желание, ты загадываешь.

— Гриша, я не буду тратить желание на завтрак.

— А ты не думал, что я могу загадывать желания за тебя во сне? Я же сплю на твоей груди. Один чих — и ты уже президент Молдавии. Или риелтор в Калуге. Кто знает, как сработает эта кнопка?

Я не ответил. Просто смотрел в окно, в то самое место, где Григорий слышал "тяжёлого голубя".

Там и правда было что-то странное: на крыше соседнего дома еле заметно двигалась антенна. Слишком аккуратно, слишком тихо. И я напрягся.

— Гриша, а если серьёзно... вдруг нас уже вычислили?

Кот, не меняя интонации, ответил:

— Если за тобой выехали — ты об этом узнаешь последним. Просто знай: когда в дверь позвонят, я скажу, что я плюшевый и ничего не понимаю. И выкину тебя в окно. Без обид, братан.

Я криво усмехнулся. Потом подошёл и осторожно прижал кота к груди. Григорий позволил, но с лёгким вздохом.

— Ну и пахнешь ты, конечно, как человек, который боится за свою жизнь. Надо было вчера хотя бы на балкон выйти проветриться.

— Завтра всё поменяется, — прошептал я.

— Ты это каждый день говоришь, — отозвался кот. — А завтра всё равно ты — идиот, я — кастрат, а где-то рядом бродит девушка, у которой отобрали магическую кнопку от жизни. И, похоже, она хочет вернуть его не для Netflix.

Я застыл, почувствовав: день только начинается. А уже — весело.

«ПРОГУЛКА ИДИОТА И КОСТРАТА»

Утро наконец добрело до той точки, когда даже Матвею стало понятно: пора вылезать из квартиры, иначе они с Григорием срастутся с мебелью и станут одной из парижских городских легенд. Типа: в доме номер семь живёт дух черного кота, вещающего о кастрации, и его послушник в халате с дыркой на локте.

Я натянул брюки, футболку с надписью "Just French Me Up" и сверху рубашку в клетку, которая когда-то была модной в Смоленске. В девятом классе.

— И ты вот в этом собираешься выходить в люди? — поинтересовался Григорий, лениво выгибаясь на подоконнике. — Учитывая, что ты с кнопкой, ты мог бы хотя бы попросить нормальный стиль у Вселенной. Или вон, у Антонио, нашего соседа-гея. У него вкус.

— У меня нормальная одежда, — буркнул я, запихивая кота в рюкзак. — И вообще, я инкогнито.

— Инкогнито не носят сандали с носками. Это провал конспирации на стадии планирования.

Тем не менее, мы вышли. И Париж, как назло, был сегодня особенно парижским: солнце, запах багетов, звон велосипедных звонков, туристы, пожилые дамы в леопардовых пальто, обсуждающие Бодлера, и мужик, который с шести утра продавал акварельные открытки с изображением Эйфелевой башни, в которую случайно врезался голубь.

— Мы идём на Елисейские поля, — бодро сказал я, как будто это было духовное паломничество. — Посидим в кафе, расслабимся. Сольёмся с толпой.

— Ты точно хочешь "слиться с толпой"? — Я нахожусь в рюкзаке с дыркой для морды, в котором я выгляжу как жертва шоппинга на Алиэкспрессе.

— Гриша, ну пожалуйста...

— Ладно, но знай: если нас схватят, я — экзистенциальный заложник, и в моих показаниях ты будешь звучать как "неуравновешенный веган с тягой к магии".

Прошло минут двадцать. Мы шли по Монпарнасу, миновали Бульвар Сен-Мишель, и вот наконец вышли к Тюильри. Кот следил за голубями, как профессор за студентами на экзамене.

— Эти твари точно что-то скрывают, — прошептал он. — Смотри, вот тот с белым хвостом три раза обернулся, когда я моргнул.

— Гриша, это голубь.

— Это агент. У него в клюве флешка с компроматом на Нотр-Дам.

На Елисейских Полях мы зависли в кафе с видом на Триумфальную арку. Григорий вылез из рюкзака, с достоинством устроился на стуле и стал разглядывать прохожих. Один из них — американский турист с фотоаппаратом — чуть не уронил бутерброд, увидев кота в очках (Григорий надел очки, чтобы «казаться более недоступным»).

— Смотри на этих людей, — философски произнёс Григорий. — Все идут куда-то. Что-то ищут. А ты — просто сидишь и жуёшь круассан, как будто тебя не преследует боевая поп-звезда с неврозом.

— Не напоминай.

— Ладно. Не буду. —Хочешь поговорим о политике? Или о смысле жизни? Или опять о твоём бывшем начальнике, который умер у любовницы в офисе? Давай уж решим, какая у нас трагедия на повестке дня.

— Я просто хочу спокойно пожить. Хоть пару дней.

— Прекрасная формулировка. Прямо как у бомжа в буддистском ретрите.

К нам подошёл официант — молодой парижанин с лицом, полным презрения и усталости от жизни. Он посмотрел на кота, посмотрел на меня, затем снова на кота, потом снова на меня.

— Vous voulez... un menu enfant? — спросил он осторожно. (Вы хотите... детское меню?)

— Нет, merci, просто кофе и круассан, — ответил я на чистом Французском.

— Я хочу вино и сырную тарелку, — вставил Григорий также на чистом Французском.

Официант на секунду застыл. Потом решил, что это его переутомление, и ушёл.