Будь что будет

– Алло, Лоран, это мама, как дела?

– Все хорошо, а у тебя… нормально день прошел?

– Да, порядок. Чем ты сегодня занимался?

– Ходил с Тома в кино на вестерн.

– Хорошо, что вы куда-то ходите вместе, он приятный мальчик.

– Иногда трудно понять, что он думает.

– Это верно, он немного замкнутый, но чем больше вы будете видеться, тем будет легче. Завтра не смогу позвонить, так что поздравим друг друга с Новым годом через два дня, целую тебя.

– И я тебя целую.

Повесив трубку, Лоран пожалел, что забыл попросить ее прислать открытку и привезти миндальное печенье, Но теперь, когда я все знаю, что это изменит?

Ночью Лоран не мог уснуть, он ворочался и без конца включал свет, чтобы посмотреть на часы. Утром в семь пятнадцать, когда Пьер пришел с работы, он обнаружил одетого Лорана, который накрыл на стол и приготовил еду, Замечательно, дружок, но с чего бы это?

– Потому что мы редко видимся.

– Это точно, проблема всех, кто работает по ночам.

– И как дела в газете?

– Если честно, я не должен ничего говорить из-за профсоюза, но с шефом и главным редактором все идет хорошо. Самое сложное – это последний час, когда все статьи сыплются одновременно, это немного напрягает, но мы привыкли, каждую ночь одно и то же. Позавчера сломался линотип, и началась беготня. Иногда ругаемся с журналистами, которые опаздывают, но потом все вместе идем выпить. Да, если хочешь первый выпуск, там статья о «Тур де Франс».

– А как дела с мамой? Ты никогда об этом не говоришь.

– День на день не приходится. Летом думали, не сойтись ли снова, все шло хорошо, и вот опять она отдалилась. Я и двух слов ей сказать не могу. Интересно, что там с этим школьным приятелем и почему вы с ним обедаете каждое воскресенье? Если между ними что-то есть, ты ведь мне скажешь?

– Конечно… но ничего нет.

На неделе Пьер купил подарок для Арлены – плоскую коробку в темно-синей глянцевой бумаге – и не сказал, что это, просто положил на буфет. Лоран не отставал, и в конце концов Пьер признался, что там шарф из шетландской шерсти. Он осторожно развернул упаковку, чтобы показать, Очень мягкая ткань, ей понравится, и держит тепло. Было трудно приладить ленточку обратно, она все время соскальзывала, и ему пришлось закрепить подарочную бумагу скотчем.

Все утро последнего дня года Лоран ждал звонка матери. Услышать ее голос – не каприз, а потребность, он хотел, чтобы она поздравила его с Новым годом и пожелала, чтобы сбылись самые заветные его мечты, и тогда он спросит, можно ли сказать, какое у него главное желание, она, конечно же, ответит «да», и он признается, что больше всего на свете хочет, чтобы его папа и мама были вместе. Это все, чего он хочет на Новый год, единственный подарок, о котором он просит.

Другого и не нужно.

В то утро телефон звонил без перерыва: сестры и зятья Арлены, Ирен, родители Пьера, его друзья, товарищи по профсоюзу. Пьер и Лоран передавали друг другу трубку, повторяя одни и те же самые искренние пожелания и передавая одни и те же поцелуи. Вивиан пригласила их на обед, ей нужна была их помощь, чтобы расправиться с прекрасной бресской курицей. Лоран бросался к телефону на каждый звонок. Не дергайся ты так, сказал Пьер, она наверняка уже звонила, но у нас все утро было занято, а из провинции не пробиться, вечером точно попробует еще раз. Они уже собрались к Вивиан, Пьер открыл дверь, тут зазвонил телефон, и Лоран подскочил, Алло!

– Привет, это я, Тома, как ты?

– Для Нового года не фонтан… Прости, что я тебе такого наговорил, ты был прав.

– Я всегда прав, и я не сержусь – я через это уже проходил. Не буду поздравлять тебя с Новым годом, пожелания нужны только тем, кто верит в чудеса, а год будет таким, каким мы его сделаем… Я хочу сказать тебе кое-что очень важное: Львы никогда не теряют надежды, они сражаются… вместе… до самого конца.

* * *

В пятницу, через неделю после возвращения, мать объявила, что в воскресенье они обедают с Даниэлем и Тома, и Лоран не нашел, что возразить, это стало частью ритуала. Он ничего не спросил о так называемой командировке в Кадараш. Когда она приехала, он пристально на нее посмотрел, У тебя усталый вид, тяжело вот так вкалывать постоянно, тебе надо отдохнуть. Арлена глянула на себя в зеркало, поправила волосы, Я не чувствую себя усталой, надо просто сходить в парикмахерскую… А как у тебя с Тома?

– Ну… Как бы тебе объяснить? У нас разница в два дня, но кажется, что он старше – внимательно слушает, задает вопросы, а сам ничего не говорит.

– Но ведь у него погибла мама, ужасно такое пережить – жуткая, жестокая смерть. В юности мы с Мари были как сестры, а потом потеряли связь. Хорошо, что вы подружились… Кстати, они придут на обед к нам.

– Ты сама будешь готовить?

– Жаркое с картошкой фри, это не так уж сложно, на закуску устрицы, продавец их откроет, а на десерт закажу пирог из кондитерской в Лонжюмо. Еще надо купить вино. Что пьет Тома?

– Кажется, горячий шоколад.

В назначенный час Даниэль и Тома пришли с великолепным букетом алых роз, его пришлось разделить на две вазы, и остались еще десять, которые Арлена поставила на стол. В этот день многое случилось в первый раз.

В первый раз Тома приехал в Брюйер, Это настоящая деревня. Я показал ему свою комнату, дом и сад, Ну как тебе? Он не ответил. Они выпили аперитив в гостиной, мама наготовила закусок на целый полк, но предупредила, чтобы мы не наедались. Даниэль спросил, как я провел каникулы. Несколько раз сходили в кино с Тома, ответил я.

– В юности я обожал кино, не был там целую вечность. Может, сходим в следующее воскресенье?

– Да, было бы здорово, – отозвалась мать.

Наверное, они ждали, что мы захлопаем в ладоши, но мы промолчали. Тома допил апельсиновый сок, посмотрел на отца, Кстати, я тебя еще не спросил, помогло тебе лечение в Женеве? Даниэль, кажется, удивился, взглянул на Арлену, затем на сына, А ты не заметил? Теперь я хожу без палки.

В первый раз мы обедали вчетвером дома, а не в ресторане, без протокола, словно таких семейных обедов были уже сотни. Почти нормальная семья. За этим столом, в этой столовой мы все, должно быть, чувствовали одно и то же – мы не понимали, близкие мы люди или нет, любим ли друг друга или все это иллюзия, спектакль, который мы разыгрываем для отвода глаз. Когда мама внесла дымящееся жаркое, Даниэль встал, Погоди, я сам. Он вел себя как настоящий хозяин дома, Замечательно, прожарилось очень хорошо. Нарезал каждому по два ломтика. Мне много не клади, попросила мать.

– Я не люблю мясо, мне только картошку, – сказал Тома.

– Ну и зря, отличное мясо, – заметил Даниэль.

Мы принялись за это отличное мясо, дегустируя его с видом знатоков, кроме Тома, который жевал ломтики картошки фри, а затем повисла тишина. Не та тишина, которая наступает после вкусного жаркого, когда мы думаем, не положить ли всем по четвертому куску, а себе взять пятый, – нет, это было тягостное молчание, означавшее, что говорить больше не о чем. И тут мама откинулась на спинку стула, Дети, мы должны кое-что вам сказать. Я посмотрел на нее, Тома продолжал жевать. Может, послушаешь? – сказал Даниэль. Тома наколол ломтик на вилку, положил вилку на тарелку и уставился на маму, та улыбнулась ему и набрала в грудь воздуха, Так вот, мы с Даниэлем уже давно думаем, что было бы хорошо жить вместе, одной семьей. В прошлом мы пережили много горестей и бед, от которых до сих пор больно, поэтому решили думать о завтрашнем дне. Тома, вы с отцом пережили страшную трагедию, забыть о ней нельзя, но можно оправиться и попробовать жить дальше. В юности я хорошо знала твою маму, я бы с удовольствием о ней рассказала, если захочешь. Мы с Даниэлем знакомы с самого детства. Это старая история, мы расстались против воли, потом снова встретились и поняли, что хотим быть вместе. А вы, мальчики, к счастью, хорошо ладите, и мы подумали, что пора двигаться вперед, представить общее будущее, чтобы в нашей жизни были свет и счастье. Но мы ничего не сделаем без вас. Мы пойдем дальше только с вашего согласия, мы ничего вам не навязываем – если эта идея вам не нравится, если вы против нашего союза, что ж, оставим все как есть.