Черные ножи 4

— Германия превыше всего! — отозвался я, надеясь, что голос не выдаст настоящих эмоций, переполнявших меня.

— Шведофф, не уходи далеко, нам еще тела хоронить… крематорий не справляется с нагрузкой.

Я встал в стороне и вскоре впал в некий транс, отключившись от окружающей действительности. Иначе… не знаю, что бы я сделал в этот момент.

Когда меня грубо толкнули в плечо, я очнулся. Времени прошло… не знаю сколько, но уже стемнело.

— Не спи, Шведофф, пора!..

Все приговоренные были мертвы, а другие капо грузили их тела в кузова двух грузовиков, специально подъехавших поближе к виселице.

Офицеры и унтера уже ушли, остались лишь обычные солдаты-эсэсовцы, которые в погрузке тел не участвовали, а лишь наблюдали за процессом со стороны

Я, наверное, выплакал все слезы, потому что в этот вечер не проронил ни слезинки. Просто брал очередное тело за ноги или за руки, тащил к машине, поднимал, отпускал. И так раз за разом, снова и снова.

В два грузовика поместились все трупы. Машины загудели и медленно двинулись к воротам. Капо и охрана неспешно пошли следом, и я в том числе.

Первые ворота, вторые ворота… машины повернули налево по мощеной дороге, в сторону небольшого подлеска, расположенного неподалеку.

— Ямы уже вырыли, долго не провозимся, — деловито сообщил Виндек. Он никак не хотел от меня отвязаться и постоянно находился где-то рядом, то слева, то справа, не выпуская из виду.

Чуть в стороне я увидел дома — обычная немецкая деревушка, ничего особенного. Из труб шел белый дым, на улице никого не было видно. Поздно уже, благопристойные бюргеры, их женушки и дети давно дома. Поужинали и готовятся ко сну. Идиллия. Рай на земле.

Но не для всех.

Именно в такие моменты я понимал, насколько же мы разные.

Что русскому хорошо, то немцу смерть.

Я бы перефразировал: что немцу хорошо, то русскому тоска.

Всю жизнь существовать по их скучному, неизменному распорядку — врагу такого не пожелаешь, если этот враг, конечно, не немец. Подъем в пять утра, отбой — в девять вечера. Отпуск планировать за год-два. Экономить на всем: не мыться — вода стоит денег, считать каждый пфенниг в магазине, не жечь масло и керосин. А главное — не иметь собственного мнения.

Жить, не зная, что такое свобода.

Зато эти люди прекрасно научились приносить беду в чужие дома и поставили смерть на конвейер.

Я не хочу клеветать на всю нацию, но конкретно это поколение совершило то, за что их дети, внуки и правнуки будут каяться еще очень долго… пока в один прекрасный момент не решат, что уже достаточно… и все закрутится по-новой…

Мы добрались до подлеска. Ямы, и правда, были подготовлены заранее. Мы еще лишь подходили к ним, когда я почувствовал гнилостный запах разлагающихся тел.

— Тут еще пять общих могил, на днях выкопали, — пояснил Виндек, — вот и воняет падалью…

Грузовики просто сбросили содержимое кузовов на землю, развернулись и уехали.

— Взялись! Раз-два!..

Если бы мы были с Виндеком вдвоем, то тут он и кончил бы свой земной путь. Но рядом, матерясь и таская тела, были и другие капо. А всех убить я бы не сумел, даже будь при мне мой нож.

Вот бы мне автомат… или хотя бы наган, а еще лучше пулемет с одной из вышек. Но это я размечтался…

Когда наполнили первую могилу, сложив убитых до самого верха одного на другого, Виндек скомандовал:

— Бери ведро и лопату!

Чуть в стороне стояли массивные чаны с негашенной известью. Мы пересыпали ее в ведра и засыпали тела в ямах — так от них меньше смердело, а после уже присыпали землей.

— Прежде пробовали сжигать, — пояснял Виндек, — выкапывали яму, сверху клали большую решетку и кидали трупы, снизу разводили сильны огонь… но жара не хватало, и потом копаться в этой каше никому не хотелось. Проще закапывать: известь гасит почти все запахи, а тела мумифицирует… глядишь, и через сто лет сохранятся!

Закончили поздно. Я не чувствовал рук, спину ломило, плюс — не ел с самого утра. Но, зайдя в барак, просто рухнул в постель, не чувствуя ни малейшего аппетита. Умом я понимал, что мне нужна энергия, иначе тут не выжить, но так и не смог заставить себя встать и пожевать хотя бы кусок хлеба. При одной мысле о еде к горлу подкатывала волна тошноты, и я еле сдерживался.

Капо же, ворча на начальство, заставившее их трудиться так долго, заварили чай и устроили себе шикарный ужин.

Хлеб, большой шмоток сала, каша с тушенкой. Отвратительный толстый немецкий лук со склизкой начинкой — другого в Германии не водилось. И несколько бутылок шнапса, появившиеся на столу, словно по мановению руки. Заиграла негромко пластинка, кто-то подкинул угля в печку, стало жарко.

Хорошо жили гады и предатели, не хуже, чем на воле. Вольготно себя чувствовали, сытно ели, пили, сладко спали.

— Шведофф, иди пожри чего-нибудь! — Виндек, уже слегка разговевшись, подошел ко мне и потрепал за плечо.

— Не голоден!

— Ну, как знаешь. Хотя, на твоем месте, я бы набрался сил. Тебе завтра предстоит особая работа!..

Он отошел, не пояснив толком, что именно задумал. «Особая работа» — звучало опасно. Я все боялся, что меня заставят лично участвовать в казнях, тогда бы я сдался сразу, выйдя из заданной роли. Но Виндек, полагаю, не знал, что мной заинтересовался Крюгер и обещал забрать в свое ведомство. Впрочем, надеяться исключительно на это тоже было глупо. Штурмбаннфюрер уже вполне мог позабыть о нашем мимолетном разговоре. Значит, моя задача — напомнить ему о себе! Производство фальшивых денег крайне занимало меня. Плюс — рядом находилась зона «А», в которой я планировал побывать еще раз. Мне нужно было обязательно поговорить с Яковом Джугашвили и настроить его на нужный лад. Кроме меня, этого никто не мог сделать.

Устав слушать гомон разгулявшихся капо, я вышел на улицу. Ночная прохлада приятно ударила в разгоряченное лицо.

На крыльце курили несколько капо, шумно общаясь между собой. Обсуждали, само собой разумеется, сегодняшние поиски профессора и случившийся по этому поводу обыск, который так ничего и не дал.

Мнения разделились, некоторые полагали, что Вебера в принципе уже давно не было на территории лагеря, другие же считали, что все это являлось лишь очередной проверкой, и никакого профессора не существует в принципе.

Я отошел чуть в сторону, до самого торца барака, подальше от разговоров. Тут было тихо, лишь ночной ветерок чуть тревожил лицо.

Подумав, что грех не воспользоваться случаем, и раз все равно всеобщий обыск уже завершился, я, пользуясь темнотой, прошел к тому строению, где прикончил «повара». Там все было, как я и оставил. Даже чан валялся на земле, перевернутый. На него никто не обратил внимания при поисках.

Пошарив в тайнике, я нашел микропленку, потом достал и нож.

Верну ее Зотову завтра. Пользуясь влиянием генерала Маркова, лучше отдать ее кому-то другому, кого посылают в Берлин или ближайшую округу — таких полно в лагере.