Черный ворон

Воскресный полдень. Кэсси отправилась на день рождения подружки, надев любимое розовое платье с рюшами и блестками. Она чуть не расплакалась, когда волосы упрямо не хотели укладываться, как ей хотелось:

– Что обо мне подумают? У других мам есть утюжки и плойки!

Намек был прозрачен: Фрэн – ужасная мать. Она старалась понять причину истерики. Для Кэсси это была первая настоящая ночевка вне дома – настоящий ритуал взросления. Фрэн стояла у двери, махая ей вслед, но дочь уже болтала и смеялась с подружками в машине. Мэгги спала у печки.

Фрэн вернулась к рисунку тушью, начатому на неделе, – вдохновленному Вороньим мысом, узорами скал, галечным пляжем внизу. Сначала образ был ясен, но теперь сосредоточиться не получалось. Нервозность, будто от переизбытка кофеина, заразила ее суматошным настроением Кэсси. В порыве досады Фрэн скомкала бумагу в шарик и швырнула в огонь.

Ей казалось, будто она заперта в этой комнате целую вечность. «В Лондоне я позвала бы кого-нибудь в бар на поздний ланч или пару бокалов вина. Шум, сплетни, люди вокруг. Если бы я нашла тело там, то хотя бы смогла выговориться. Этот образ не сидел бы в голове, отравляя каждую мысль. Не всплывал бы перед глазами, когда я пытаюсь рисовать».

Она надела резиновые сапоги, пальто и вышла. Собака последовала за ней. За ночь температура изменилась кардинально – будто Рейвенсвик стал мягче, менее враждебным. Полиция еще дежурила у Хиллхеда, но на склоне людей поубавилось. С этого расстояния они напоминали детские каракули – как те, что Кэсси рисовала на песке в Хаа.

Виден был и дом Юэна. Его машина все еще стояла у входа. Фрэн вдруг подумала, что надо зайти к нему. Если ей невмоготу, то каково ему? Собака тявкала у ее ног. Когда Фрэн постучала, Юэн тут же распахнул дверь и мрачно уставился на нее. Она удивленно отшатнулась.

– Прости, – сказал он. – Думал, это журналисты. Полиция перекрыла дорогу, но парочка прорвалась. Неместные. Видимо, вся британская пресса разузнала про дело.

– Не уверена, что ты готов принимать гостей. Я могу уйти, если хочешь…

– Нет. Мне надо бы перебрать вещи Кэтрин. Полиция просила найти ее видеокамеру. Но боюсь, я еще не готов. Выпьешь чаю?

Фрэн оставила собаку в саду и прошла за ним. В футуристической кухне она заметила, как ему тяжело держаться. Когда Юэн подставлял чайник под кран, рука его дрожала.

– Я хочу узнать про другую девочку, – сказал он, не оборачиваясь.

– Какую?

– Катриону Брюс. Ту, что жила здесь раньше. Ту, что исчезла.

Он повернулся, доставая кружки.

– Сначала не имело значения, кто убил Кэтрин. По правде говоря, совсем. Важно было лишь то, что ее больше нет. Эгоистично, знаю. Но потом ты рассказала про другую девочку, и все изменилось.

– Каким образом?

– Если смерть Кэтрин – часть схемы, этого можно было избежать. Понимаешь?

Фрэн не была уверена, что понимает, но медленно кивнула.

– Поэтому я должен узнать, что случилось восемь лет назад. Это способ осмыслить произошедшее. Понять, почему умерла Кэтрин.

– Тело Катрионы так и не нашли.

– Я знаю. – Электрический чайник закипел, но Юэн не обращал на это внимания. В голосе чувствовались раздражение и злость. – Конечно, знаю. – Он прошел мимо Фрэн. – Пойдем. – Казалось, он хотел схватить ее за руку, но сдержался. Юэн привел ее в тесную подсобку с раковиной и стиральной машиной – темный уголок, не тронутый ремонтом. Пахло сыростью. – Здесь была кухня, – пояснил он. – А это кладовая. – Он распахнул дверцу. – Смотри! – Его голос сорвался на визг. – Смотри!

Внутреннюю сторону двери уже много лет не красили. На ней фломастером были отмечен детский рост с инициалами и датами. Юэн ткнул пальцем в нижнюю черту.

– «Б» – Брайан, младший брат. Детектив назвал мне его имя. А это Катриона. – Розовая отметка. – Ее рост за месяц до исчезновения.

– Она была очень низенькой для своего возраста.

У Фрэн невольно сжалось сердце. Кэсси всего на пару сантиметров ниже.

Юэн, кажется, забыл, что предлагал чай. Он побрел обратно на кухню и опустился на табурет, уткнувшись лицом в ладони. Фрэн беспомощно замерла, поняв, что помочь ему нечем. Когда она пробормотала, что ей пора, он даже не шелохнулся.

Фрэн поднималась по склону. Ей нужно было уйти подальше от такого зрелища – образованного мужчины, рассыпающегося на глазах, ищущего ответы в детских каракулях на стене и одержимого чужой девочкой. «Его гложет вина? Осознание, что он был никудышным отцом?» Собака плясала у ее ног, а затем рванула вперед. Фрэн вышла на ровный участок, за которым склон резко шел вверх. Все вокруг промокло насквозь – канавы полны талого снега, торфяник раскис. Бледное солнце отражалось в лужах, превратившихся за ночь в мелкие озерца. Фрэн шлепала по воде, думая: «Кэсси это пришлось бы по вкусу».

«Я не справлюсь в одиночку», – мелькнуло у нее. Дело не только в глобальных вещах вроде Кэтрин и ее отца. Хотелось обсудить с подругами и что-то другое. Мужчин, например. Ей не хватало мужского присутствия, и она готова была признать это – посмеиваясь, взвешивая варианты. Но здесь такие разговоры немыслимы. Люди не поймут. Она скучала даже по глупой болтовне о тряпках, диетах, отпусках, которая раньше раздражала. Фрэн всегда считала себя сильной, независимой. А сейчас, впервые после переезда, отчаянно тосковала по женской компании.

Здесь она навсегда останется чужой. Навсегда. Кэсси, может, и начнет говорить с шетландским акцентом, выйдет за местного, но ее мать-англичанку никогда не примут как свою. Будь она до сих пор замужем за Дунканом – другое дело. Тогда ее приняли бы. Но что есть, то есть.

Конечно, здесь хватало и других пришлых – англичан, пытающихся укорениться на островах. Их были сотни – таких, как она и Юэн. Некоторые так старались вписаться, что выглядели нелепо – с уроками прядения, музыкой и корявым диалектом. Она видела их в кафе – в вычурных кардиганах с Фэр-Айла и связанных вручную шерстяных свитерах. Другие, напротив, держались особняком, считая Шетланды временной ссылкой перед возвращением в цивилизацию с байками о холоде и одиночестве. Обе группы тяготели к своим. Ни к тем ни к другим Фрэн не принадлежала. «Неужели таков мой жалкий финал – одинокая стареющая женщина, живущая только искусством?»

Но прогулка уже поднимала настроение. По-детски приятно было шлепать сапогами по воде. Последняя мысль вызвала усмешку: «А что, собственно, плохого в жизни ради искусства?»

Она начала подъем вдоль каменной ограды. Раньше Фрэн не забиралась так далеко, когда гуляла с дочерью, – Кэсси вечно ныла, просила вернуться. Здесь, высоко в вересковой пустоши, последствия дождя и таяния были заметнее. Вода каскадами стекала по расщелинам, размывая торф и увлекая за собой почву, прорезая себе путь в склоне холма. Один сильный ливень – и оползней не избежать.