Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
Вдруг рядом хрустнула ветка, и из лесного сумрака на дорогу перед юношей вышел человек. Нежата вздрогнул и остановился. Из-за деревьев появились еще несколько мужчин. Нежата почувствовал, как потянули его заплечный мешок, и, обернувшись, обеими руками ухватился за него:
— Не трогай, там книги!
— Книги? — рассмеялся разбойник (ясно же, что это был разбойник, ведь обычному человеку не придет в голову отбирать у странника вещи). — А ну-ка пусти.
Нежата вцепился в свои книги еще крепче. Его противник, рванув сильнее, выхватил мешок и ударом кулака отшвырнул Нежату в сторону. Но юноша даже не почувствовал боли, настолько невероятным, немыслимым
— Будешь лезть, прикончу.
Нежата не успел по-настоящему испугаться: он думал только о книгах. Он заерзал, пытаясь вырваться и дотянуться до мешка. Острие ножа оказалось у него под подбородком.
— Сказал же, — с упреком проговорил разбойник. Но тут его окликнули из полумрака:
— Пусти, Неждан.
Неждан неохотно отпустил Нежату, а заступившийся за него, нагнувшись, срезал привязанный к поясу юноши кошелек.
— У него есть кое-что интереснее книг, — примирительно сказал он, звякнув монетами. Неждан все же подобрал мешок, но Нежатин заступник остановил его: — Не тронь.
— Да что тебе, Онфим? — обиделся парень.
— Сейчас посмотрим, что у него там. Бери, — скомандовал он Нежате. — Идемте.
Он взял Нежату за руку и потащил в гущу леса.
Примерно через четверть часа они вышли на поляну. Там горел огонь, пахло жареным мясом. Сидевший у костра человек встал навстречу разбойникам и спросил:
— Сегодня не слишком богатая добыча, Онфим?
— Давай ужинать, Доброшка, — устало отозвался тот.
Все расселись у костра. Онфим отыскал глазами забившегося под бузинный куст Нежату и поманил рукой. Юноша подошел к нему, прижимая к себе свой мешок.
— Ешь, — Онфим сунул Нежате кусок мяса, но тот отшатнулся. — Ты чего?
— Так ведь пятница сегодня, — сказал Нежата тихо, но твердо.
— И что?
— Пост.
— Ты монах что ли? — засмеялся Онфим. — Ешь, коли угощают, дурачина. А то смотри, разозлюсь… Книги отниму. Не боишься?
— Боюсь, — признался Нежата и отступил на шаг. Онфим хмыкнул.
— Ладно, не бойся. Не трону я твои книги, — он задумчиво оторвал зубами кусок и принялся сосредоточенно жевать. Потом спросил все еще стоящего рядом Нежату: — Ты разве не голодный?
Нежата помотал головой.
— Врешь ведь. Доброшка, есть у нас хлеб?
— Да откуда? — недовольно отозвался тот.
— Мало ли, завалялся. Пойди, поищи, будь другом.
Доброшка, ворча, поднялся и полез в какие-то заросли. Онфим указал Нежате на бревно рядом с собой, юноша присел, не выпуская мешок из рук.
— Что ты вцепился в него? — усмехнулся Онфим. — Сказал, не трону — значит не трону. И никому не позволю.
Нежата нехотя положил свои книги на землю. Тем временем Доброшка вылез из кустов и подошел к ним весьма довольный.
— Вот, нашел, — он протянул Онфиму черствую лепешку.
— Будешь? — спросил тот Нежату. Нежата кивнул. Лепешка оказалась сухой и заплесневелой, но он на самом деле был очень голоден, ведь последний раз ел утром, когда случайно набрел на земляничную полянку.
— Ты, поди, и мед пить не станешь?
Тебе воды надо?Нежата не ответил, но Онфим снова окликнул Доброшку и велел ему сходить за водой.
— Сходи, сходи, — разозлился тот. — Сам и сходи! В лесу темно, хоть глаз выколи.
— Не злись, — строго сказал Онфим. — Монах за угощение платит серебром, — и потряс Нежатин кошелек. Доброшка одобрительно фыркнул и ушел в темноту.
Когда разбойники, наевшись и напившись, улеглись спать прямо у костра, Онфим спросил Нежату:
— Ну, показывай, что у тебя в мешке.
Нежата достал книги и протянул одну Онфиму.
— Когда-то я тоже читал книги, — мечтательно проговорил Онфим, раскрывая «Сказание о Евстафии Плакиде». Он вздохнул и прочел вслух: — «В дни правления Трояна, когда приносили жертвы идолам, был стратилат некий именем Плакида, человек рода высокого и славного, имеющий более других золота и всякого добра…»
Он помолчал, рассматривая заставку с двумя птицами, оплетенными ветками и птицезмеями.
— И рисовал когда-то. Знаешь, я однажды нарисовал себя в виде диковинного зверя… А теперь я и есть зверь.
Нежата молчал, глядя на книгу в руках Онфима.
— Что молчишь? Хочешь сказать, что я злодей, лихоимец? Грешник великий, да?
Нежата молчал. Он вовсе не собирался это говорить, даже не думал об этом. Ему было невероятно жаль Онфима, которого непонятные обстоятельства вынудили уйти от книг в лес.
— Мы не лиходеи какие, не изверги, — продолжал оправдываться Онфим. — Стараемся зря не убивать никого: ты же видел. Мы тебя не трогали. Тебе не стоило лезть к Неждану: у него кулаки действуют быстрее, чем голова.
— Да, — согласился Нежата. — Спасибо тебе.
— Смеешься? Ты за что меня благодаришь? Я же тебя ограбил, — расхохотался Онфим.
— Ты не отдал ему мои книги, — улыбнулся в ответ Нежата. — А деньгами я почти не пользовался.
— Я сам у тебя книги заберу, — резко сказал Онфим. Нежата вздрогнул и вцепился в Псалтирь, еще пока лежащую на его коленях. — Дурачок, — усмехнулся разбойник. — Я же говорил: не трону, — он помолчал, глядя в огонь. — Разве, может, ты сам мне одну подаришь? А остальной свой скарб забирай. И ступай с миром.
Нежата кивнул. Не то чтоб все его добро было ему дороже одной из рукописей, нет, просто ему было очень жаль, что у Онфима совсем нет книг. Он искренне верил в благотворное влияние культуры на человека и потому так легко согласился, надеясь, что разбойник, хоть и грешник, а, в сущности, добрый человек, может еще раскаяться. Разве не для того и существуют книги, заключающие в себе все благое и прекрасное, чтобы наставлять и исправлять заблудшие души? Ему представился Онфим в виде Плакиды, узревшего сияющий крест между рогами оленя. Он сам не заметил, как уснул.
Нежату разбудил лунный свет и непонятное тревожное движение в лесу. Он открыл глаза и огляделся. Разбойники спали вповалку вокруг костра, только Онфима нигде не было. И в густых черных зарослях ощущалась неясная таинственная жизнь. Нежата встал и пошел к ней. Он вышел на поляну, где в неуютном свете убывающей луны жутким темным пятном проступал силуэт огромного волка. Пригнувшись к земле, волк будто бы всхлипывал, потом поднял морду к небу и завыл. Нежата смотрел на зверя и чувствовал его не звериное отчаяние, человеческую тоску. И вдруг он понял, что этот волк и есть человек. Онфим. Жалость была такой жгучей, что Нежата подошел к зверю и обнял его. Волк вздрогнул, встрепенулся, огрызнулся было, но сразу успокоился и уткнулся Нежате мордой в грудь.