Цитадель

Сразу не получилось. Видно силы у одного было маловато.

Потому, сходил, позвал учеников своих и велел, окружив царя, факелами светить вокруг.

Так они и поступили, я же взялся вновь за свое.

Спустя время, пакость та черным дымом с накипью ушла, и царь освободился.

Веки приоткрыл и на мир по-новому взглянул.

– Чувствую легче мне стало, - едва сказал он и тут же снова закрыл глаза.

Прикоснулся я к нему, а он холоден.

Испугался тогда пуще некуда. Не знал, что и предпринять.

И тут впервые за время все глас у меня внутри заговорил.

– Возьми тело, - говорит, - и встряхни своими руками несколько раз. То сердце его от недуга того остановилось. Слишком быстро он его покинул.

Все это я проделал и царь снова ожил. Вздохнул радостно, словно и не умирал никогда, и сказал:

– Теперь, верю тебе окончательно, Сократос. Вижу, что ум твой побеждает всякую силу, нам пока неизвестную и неведомую. Хвалу труду всякому твоему воздам в веках. Пусть, люди учатся слову твоему и будут счастливы с ним всегда.

Так сказал царь, поднялся и ушел, как ни в чем не бывало. Я даже упредить и доложить обо всем не успел.

Голос же мой, вновь прорезавшись, сообщил.

– Не печалься по всему тому так. Радоваться должен, что царь жив остался. Но не долго ему век свой потчевать. Есть болезнь у него одна и вскоре она проявится. Тут и ты ему не поможешь. Уходить надо тебе отсюда. Не то осудят и замучают. Ученики разбегутся от страху великого. Ты же ослом останешься при встрече с врачевателями великими.

– Кто ты?- спросил тогда я сам у себя.

– Я душа твоя, ум безраздельный, - отвечал глас тот, - тобой руковожу и знания какие досылаю в ум твой живой пустой.

– Откуда знаешь, что будет?
– спросил я тогда, сильно сомневаясь в тех словах.

– Мне то ведомо только по одной причине. Могу наперед я многое осозревать. Могу, исчислить года чьи или лета от вида живущего или уже мертвого.

– Отчего же ты раньше молчал?

– Оттого, что ум твой живой к тому еще не поспел. Должен сровняться он в силе своей природной. Тогда только период гласа моего наступает.

Поговорил я тогда сам с собою еще кое о чем и решил к гласу тому прислушаться.

Но царь даже и слушать меня не захотел и пришлось мне здесь судьбы своей дожидаться, так как от воли его уйти я уже больше никуда не мог.

Голос сказал тогда мне:

– Не печалься сильно. То не скоро 'еще случится по годам разлагая. Еще успеешь пожить несколько и ум скопить до своего предела.

– А, что, он есть?
– спросил я тогда.

– Да, есть. Только понять это довольно сложно, да и не нужно оно сейчас тебе самому.

Так мы поговорили и больше к тому вопросу не возвращались.

Уже знал я свою судьбу ранее, а глас еще больше убедил в том же.

И тогда, занялся я только наукою, жизнь для себя посвятил оставшуюся и людей мало уже принимал, а оставил только учеников немного, из класса в класс переходящих и вновь приходящих для прохождения курса всего.

Стал я цитаты слагать и на бумагу труды возлагать более. Весь мир для меня пространством обозначился. Вся окружность геометрией тел. А все неузнанное - неизвестностью.

Соответственно, все то знаками я обозначил и ввел категорию в письмена общие по арабскому отображающиеся на бумаге или где-то еще.

Но перейду к самим цитатам, ибо на них больше полагаюсь, так как весь ум мой на них возрос и в них же совершался.

Остановлюсь на принципах и объясню их нестойкость во времени.

Как я уже говорил, каждый принцип участвует только в своем времени. Для него он подобран и только ему целенаправлен.

Возьму для примера один из тех, что тогда слагался и изъясню суть его оповествования.

Мой самый первый теоретический принцип гласил.

Убеждение некоторых - это не свод существующего закона. Это декларация жизни в самом ее живом восприятии и подальшем развитии.

Это был принцип самой жизни. Теории ее существа, и закономерности.

Для времени настоящего и последующего он несколько устарел, так как выражал только то время, в котором существовал я сам.

В чем разность самого времени заключается?

Разность состоит во многом. В развитии быта, условий труда, определения сознания и качеств состояния ума. Это основное.

Так вот.

Для того времени принцип убеждения - это сама категория исполнения человеческой жизни.

То есть, рождение его, взрастание, сама жизнь и смерть, то бишь уход из общества состояний.

Почему так?

Потому что, тот человек, из того света, как говорят, не мог оценить самостоятельно ни силу закона, ни его право, ни саму существующую закономерность.

Жизнь для него - это его не истребление, а просто выживание, что давалось основой труда или работой на кого-то, не исключая и себя.

То общество именовалось просто. Общество застенков. Ибо всякая жизнь творилась за стенами тех домов, в которых и проживали сами люди вне зависимости от состояния и сословия.

Для них жизнь - это существо человеческого происхождения. Иначе говоря, это основа их повседневного труда.

Само же право или закон - это дополнение или просто условие выхода той самой жизни.

Существо законности не определяло само право жизни, а значит, принцип убеждения - это принцип проистекания самой жизни. То есть, жизнь произрастала вне закона и определялась самим существом человеческого порядка.

Что же диктует время последующее?

Или, в чем обманчивость того принципа, если, казалось бы, существо самой жизни не изменяется, то есть она имеет свое первоступенчатое право определения?

Время налагает свои условия быта, а они - существо самой жизни. То есть, быт во времени определяет текущее самосознание, зарождающееся внутри с каждым новым потоком, и это становится каким-то определенным препятствием для возникновения самой жизни.

Это значит, что здесь налицо убеждение от состава социологического права, которое определяет быт, что соответственно, имеет рамки закона.