Дар памяти

Господи, что уж тут может быть хуже? Не до такой же степени я… И вдруг вспоминаю, что только что наговорил Марте, что убил восемь человек.

Ромулу, это все неправда, - лихорадочно начинаю я.
– Я соврал, я никого не тронул. Никого не убивал никогда. Намеренно, - добавляю, вспомнив о Лили. Ему я не могу врать. – Там, в переулке кто-то умер от ран, остальных свои добили, чтоб свидетелей не оставлять. – Ненавижу себя, когда говорю умоляющим тоном. Но именно это я и делаю – умоляю, и выглядит это все чрезвычайно жалко. Но я все равно говорю. Только бы не уходил. Только бы еще хоть раз увидеть другой, любой кроме этого, взгляд. Вцепляюсь в его куртку и говорю. – Я соврал, чтобы тебя защитить. Я не был его правой рукой. Это Люциус. Я только зелья варил. Меня даже оправдали. Я работал на Дамблдора, я был шпионом. Пожалуйста, выслушай меня.

Он молча отцепляет мои руки и уходит. Не исчезает с помощью портключа, а просто уходит. Я понимаю, что мог бы пойти за ним, догнать его, но я лишь смотрю ему вслед. Смотрю, как он понуро бредет по улице. Потом смешивается с толпой. А я аппарирую в Хогвартс.

Вот и все.

Оказавшись в своей комнате, я вдруг вспоминаю, что даже не подумал высушить мантию, когда дошел до Хогвартса. Меня все еще мутит после последней аппарации, голова раскалывается. Заварив чая, дохожу с чашкой до лаборатории, чтобы забрать зелье для Люпина. Пока разбавляю восстанавливающим, разогреваю и наливаю в кубок, взгляд падает на книгу, лежащую на одной из полок. Рядом кресло, которое поставили для Брокльхерст. Должно быть, она забыла, а я не обращал, или не хотел обращать внимания. Беру книгу и открываю. «Домашние зелья», которые я так и не удосужился почитать. На титульном листе имя автора – Сицилия Изабелла Вильярдо де Толедо. Проклятые Вильярдо!

Книга летит через всю комнату и шмякается о дверь. Сажусь в кресло и запрокидываю голову, точь-в-точь как Ромулу. Поразительно, как легко я убиваю в людях любовь ко мне. И каким неубедительным и жалким умею быть.

И все же один раз я сегодня был убедительным, даже очень убедительным. Ромулу, по крайней мере, спасен, в безопасности на какое-то время… он и его сестра. Надо будет узнать, что за птица эта Марта Вильярдо и что за семейные разборки.

Отнеся зелье Люпину, я несколько минут стою посреди гостиной, потом подхожу к камину. Маршан оказывается у себя. Сидит в кресле, лениво потягивает огневиски.

Да, Северус? – приветствует он.

Могу я зайти?

Конечно, конечно.

Полминуты спустя я сажусь в кресло в его гостиной. Хенрик выглядит немного вымотанным. Двери в соседние комнаты закрыты. Вокруг тишина.

Что-то случилось, – он не спрашивает, скорее утверждает.

Да, - говорю я.
– Нет. Если я передам записку Ричарду, как скоро она окажется у него?

Не дольше завтрашнего утра.

Хорошо.

Трансфигурирую носовой платок в карандаш, Хенрик подзывает бумагу.

«Я пойду к священнику с тобой. Могу после обеда. С.»

Он аккуратно засовывает записку в карман халата.

Глаз бога разбился, - говорю я, откидываясь на спинку кресла.

Хенрик поднимает на меня взгляд, отпивает глоток огневиски и кивает.

Мы молчим.

========== Глава 97. Розыски ==========

30 марта, среда

Когда мы встречаемся на окраине Суиндона, Ричард облеплен грязью с головы до ног.

Берилл попросила взглянуть на Уффингтонскую лошадь, - поясняет он, набрасывая очищающие и подсушивающие заклинания. Он в синей мантии и под наиболее известной мне из своих личин – аврора Оуэна Робертса, лопоухого тощего парня с рыжими веснушками. Я выгляжу более привлекательно – постарше и вполне располагающим к доверию. Впрочем, у Ричарда есть основания прикидываться юнцом – человека с такой внешностью трудно воспринимать как реальную угрозу. – Лошади – ее страсть. На той неделе она начала приручать келпи.

Он болтает, а я ловлю себя на том, что нервничаю. Как будто что-то должно случиться сегодня. Опять. Тихонько проверяю свою связь с Поттером. Нет, ничего. Он ждет ритуала, у него есть цель и это, я надеюсь, удерживает его на месте. Пытаюсь успокоить себя, перечисляя всех, кто остался в замке вокруг мальчишки. И все же, в прошлый раз этого было мало… И почему я не попросил, просто не попросил защитить его?! Конечно же, не мог оставить Альбуса. Ну и вдруг они бы решили, что я прошу слишком многого? Они и так уже говорили, что… Я холодею. Они говорили, что мне отказывали уже два раза и один раз был заключен договор. Нет, но этого не может быть. Это же бред!

Бред! – говорю я вслух.

Ричард, за которым я иду, останавливается и пристально вглядывается мне в лицо.

Давай ты включишься в работу, - сердито говорит он наконец. – И в разговор не вмешивайся.

Чары изменили его голос, и теперь он картавит, и это странным образом и нелепо, и угрожающе одновременно. И это… это слишком похоже на… Закрываю на секунду глаза, как будто это поможет не помнить. Смешно.

Мы подходим к маленькой церквушке, плотно окруженной ясенями. Снаружи здание выглядит заброшенным и кое-где даже покрытым плесенью. Ясени расступаются перед нами, и чем ближе мы подходим, тем больше спадают чары. Мы оказываемся в ухоженном дворе, из окон на лужайку струится свет. В церкви тепло, алтарь украшен цветами. Священник – высокий мужчина лет пятидесяти с посеребренными висками в обычной черной мантии, но с белым воротничком – сидит на первой скамье и так усиленно молится, что не замечает, как мы подходим. Я вдруг вспоминаю, что на подходе не было никаких сигнальных чар. Они что, вообще не заботятся о безопасности?

Отец Филипп, - говорит Ричард. – Оуэн Робертс, старший аврор. Надо побеседовать.

Он поднимает голову. Выцветшие голубые глаза рассматривают нас внимательно, как будто ни одна деталь не ускользает от пристального взгляда.

Что-то случилось?

Ричард призывает стулья для меня и для себя.

Мы расследуем несчастный случай с мисс Уэнделл.

Но… - отец Филипп недоумевающе переводит взгляд с него на меня, - разве там есть что расследовать? Ведь дело закрыли.

И нас это не устроило, - спокойно и ооочень авторитетно говорит Ричард. – Если мы с Джоном найдем новые улики, дело снова откроют.

Отец Филипп опускает взгляд на сплетенные пальцы:

И вы думаете, что что-то нечисто?

Он нервничает, это видно невооруженным глазом.

А вы?

Я чувствую, что что-то не так, но чувства ведь никто не принимает в расчет. Вы знаете, я скорее поверил бы, что Мэри совершила самоубийство, но не так, не таким способом.

Отчего же не таким? – я все же не выдерживаю. – Уже точно установлено, что Уэнделл делала зелья для некоего Горбина.

Кажется, это для него не новость.

Он молчит довольно долго, прежде чем заговорить.

Она надеялась, что справится с собой, но, видно, не вышло.

Что вы знали об этом? – агрессивно вступает Ричард.

Предлагаете нарушить тайну исповеди?

Мэри убили, - говорю я. – И ее последняя работа с этим связана. От нее избавились хладнокровно, как от ненужной вещи, и…

Он поднимает руку, останавливая меня:

Впервые она появилась здесь весной прошлого года. Женщина, приютившая ее, умирала, и Мэри пыталась найти утешение, совет. Она была совсем запутавшимся, несчастным ребенком, которого легко вовлекли в порок и у которого не было сил выйти оттуда без посторонней помощи. Это церковь, сюда часто приходят с подобными проблемами, но Мэри – она была особенно беспомощна, она совсем не умела жить и порой даже задумывалась о самом худшем. Я и мой друг, настоятель монастыря, взялись опекать ее, вскоре она крестилась, Грегори стал ее крестным, потом познакомил ее со своей семьей, и у Мэри появились другие близкие люди, появился парень, Максима. Он был младше ее на несколько лет, но очень серьезен для своего возраста, с самыми серьезными намерениями. И это казалось похожим на сказку – бедняжка-простолюдинка в одно мгновение обрела все, и жениха из знатной семьи тоже. Мэри была так счастлива, так весела, что мы и предположить не могли подобного тому, что случилось потом. Летом она не пропускала ни одной воскресной мессы, несколько раз даже пришла с Максима и его братом, он работает здесь, в Лондоне. Но в начале сентября Максима отправился учиться в Дурмштранг. Какое-то время все шло хорошо, и вдруг в начале января Мэри пропала. Осенью она, бывало, пропускала мессу-другую. Но выяснилось, что и Грегори ее не видел с Рождества. На письма она не откликалась. Он предпринял некоторые розыски, и узнал, что она уже давно ушла из аптеки и покинула квартиру брата. Он тоже не мог ее найти. Мы предположили, что это из-за старых дел… У Грегори были кое-какие связи, и благодаря ему нам удалось инициировать облаву в Лютном переулке, но было уже поздно. Мэри умерла. Мне нечего больше добавить, господа авроры. Нам неизвестны причины, по которым Мэри вернулась в Лютный. С Максима она не ссорилась, и до последних дней слала ему романтические письма. Мальчик убит горем до сих пор.

Зато его семья обрадовалась, - ухмыляется Ричард.

Нет, что вы, - в голосе отца Филиппа явный протест. – Вильярдо совсем не таковы. Два старших сына женаты на простолюдинках, так что, уверяю, это давно никого не волнует.

А Марта? – спрашиваю я. – Марта Вильярдо?

Ричарду чудом удается сохранить невозмутимость.

Вы знаете о ней? – вскидывается отец Филипп.

Расскажите.

Марта Алонсо Сантос, первая красавица Мадрида. Она была дочерью Пожирателя, вы знаете? После гибели отца во время зачисток Марта сошла с ума. Мать похитила Марту из госпиталя святой Марии, и они бежали в Аргентину. А потом вдруг стало известно, что герцог Вильярдо женился на ней. Почему она преследует Эухению, никто не знает. Возможно, из-за ревности. Говорят, она была единственной, к кому был привязан герцог.