День последний

— А вы его не спрашивали: не слыхал он о том, что агаряне высадились у Эноса?

Сокольничий многозначительно поглядел на боярина и улыбнулся.

— Зачем нам грека спрашивать? Мы своими глазами видели, своими руками трогали. Приедешь в башню, сам убедишься, боярин.

— Как? В башне есть агаряне? — с удивлением спросил Витомир.

— Лучше давай, боярин, я тебе по порядку обо всем расскажу, что с нами было, — ответил Стаматко. — Как мы с агарянами встретились, как один агарянин к нам в руки попал и теперь связанный в башне сидит.

Тут сокол, который, спрятав голову, дремал на руке у сокольничего, вдруг открыл глаза и, махая крыльями, пронзительно закричал.

— Товарища кличет, скучает по нем, — пояснил сокольничий. — Убили товарища его басурмане проклятые, разрази их гром! Пестря, Пестря! — стал он ласково успокаивать птицу.

Потом сунул руку в кожаную сумку, висевшую у него на поясе, достал оттуда почерневший кусочек мяса и подал соколу.

Сокол схватил мясо своим изогнутым клювом, потеребил его и бросил недоеденным на дорогу.

^— Ты говоришь: агаряне товарища его убили. А ты ^{чего гл}ядел, птичий начальник? Зачем пускал сокола при ^чужих? — строго промолвил Станимир.

Стаматко- поглядел на старого воина искоса.

— Как же было не пуокать, коли никто агарян н_е видал? Только когда просвистела стрела, об них известно стало. Ведь они в кустах притаились.

— Не ворчи, а рассказывай толком! — с досадой промолвил Витомир и велел Драготе вести отряд в строю на некотором расстоянии позади него и сокольничего.

— Что-то в башне зашевелились, — заметил сокольничий, пристально глядя вдаль, в то время как отряд стал подыматься в гору.

На самом деле, в бойницах показались вооруженные. Их шлемы и латы весело- сверкали на слнце. Через некоторое время на самом гребне холма появились всадники и стали спускаться по- другому склону.

— Что-то там случилось, боярин, — сказал Стаматко. — Когда мы нынче утром с вами разделились, боярин Игрил в горы повернул — охотиться. Ехали мы, пока солнце на длину стрекала не поднялось и припекать стало. Вдруг боярин остановился и рукой вперед показывает: «Видишь, говорит, вон ту башню?» Про эту вот самую, что перед нами. «Вижу, говорю, как не видать. Большая башня, хорошо видно». — «А за ней вон — не лес чернеется?» — «Лес, говорю, а то как же». — «Поехали туда. Авось чего-нибудь да добудем». Кони вспотели, гончие языки высунули. «Стойте! — боярин приказал.—Теперь уж близко. Переведите дух. Дальше поедем не так быстро». Пока он говорил, глядим, — от башни к нам всадник скачет... «Кто вы такие? Как смеете топтать чужую землю?» — еще издали по-гречески нам кричит, бранится. А боярин — ни слова, только- посмеивается. Подъехал грек — давай еще пуще ругаться. Зачем, мол, явились? «Зачем? В лесу охотиться, вот зачем», — тихо в ответ боярин. «Лес владетельский. Выкуп за дичь убитую платить придется!» — «Ладно, ладно. Заплатим что полагается, — боярин отвечает. — А ты ступай к своему господину и вот что скажи ему: мол, царокое войско из Диматики идет, все отборные воины, сам царь Иоанн-Александр во главе. Идут с агарянами биться, веру православную защищать, имя Христово прославить. Лети стрелой! Чтоб я только пятки твои видел!» Грек даже в лице переменился. Хлестнул коня и помчался обратно. «Поехали и мы», — сказал нам боярин. Вдруг опять конский топот: скачут всадники. Не один уж, а трое; да с гончими, с соколами. «Постой, кир-боярин, постой!»— один кричит, который впереди, молодой, мальчик совсем, вроде нашего господина. Испугались ли проклятые греки выдумки насчет царя, или молодому владетелю поохотиться с приезжими захотелось, не знаю, — только обхожденье его было совсем не то, что прежнего. «Прости, говорит, кир-боярин, моего человека. Простой он, глупый, не знал, с кем говорит. Милости просим в наши земли! Охоться, сколько душе угодно. Выкупа за дичь я с тебя не возьму, а после охоты прошу в башню: гостем моим и отца моего будешь». Так, слово за слово, разговорились наш боярин с греком молодым, подружились — и мы все вместе по лесу поехали.

— А об агарянах речи не было? — спросил Витомир, останавливая коня, чтобы тот, пощипав травы у дороги, подкрепился перед новым подъемом.

— Почитай что нет. Не до того было. Другим занялись:' коней осматривали, оружие пробовали. Да и дичи много. Выезжаем, наконец, на полянку одну. Ручей посередине течет. Стали мы, псари и сокольники, коней Шить; да и гончие ух как жадно лакать принялись! .. «Помиловал бог, — сказал я Славу, псарю, — на агарян не нарвались! Вернемся в башню, закусим, да и...» Помню, Слава не дал мне договорить: «Боярин что-то машет нам. Беги С!Корей!» Подбежал я к боярину, а он Mire Шепчет: «Пусти-ка сокола Сивко еще разок. Грече-нок своего пустит, гривастого. Посмотрим, чеой выше пролетит. Об заклад побились». А я ему на ухо: «Не лучше ли нам назад вернуться, боярин! говорю. Отряд отыщем. Кто его знает, нет ли где агарян поблизости». — «Агарян? Каких агарян?» — удивился он. Совсем забыл о них, видно. Что поделаешь! Встал я на одном краю полянки, греческий сокольничий на другом. «Пускайте!» — боярин крикнул и три раза в ладоши ударил. Полетели соколы, стали низко над полянкой кружить, прямо у нас над головой. А мы давай их отгонять, гикать на них. Наконец взмыл Сивко под самое поднебесье, потом вдруг к югу -.ювернул, над лесом зареял. Вот тут-то и случилось. Пока он летел, что-то на солнце как блеснет!

Заметался он в воздухе, потом стремглав на деревья как бухнул. «Стрела, стрела сокола пронзила!» — вдруг кричат. Пока мы опомнились, пока сообразили, откуда стрела прилетела, смотрим, — боярин наш на белого жеребца вскочил и — на юг! Не успели оглянуться, в чаще пропал. Что поделаешь? Не оставлять же его одного? Сели и мы на коней — и греки и болгары —да вдогонку!

Долго мы так между деревьев скакали, из-за низких веток чуть глаз не лишились. Наконец посветлело впереди: видим, еще поляна. И что же на ней! Посередине костер дымит, а у самого огня двое в крови валяются, стрелой пронзенные, ни на греков, ни на наших не похожи: головы бритые, глаза косые, одежда пестрая, широкая... Агаряне! Глядим: боярин наш с другим агарянином рубятся не на живот, а на смерть. А Белчо ржет, по поляне носится. Во-время мы поспели! Еще двое агарян только сабли выхватили, на боярина сзади кинуться хотели. Возле убитых сокол лежит, тоже стрелой пронзенный. Да что тут рассказывать, боярин, — сам понимаешь! Увидали нас агаряне, скорей по коням — и только мы их и видели! А мы на помощь Игрилу! Юнак был агарянин, что с ним бился. Кое-как окружили мы его тесным кольцом, живым взяли, вместе с конем. Юсуфом звать. А потом назад, в башню, — усталым голосом закончил Ста-матко свой рассказ.

— И каков же на вид этот Юсуф? —осведомился Ви-томир. — Смирно ведет себя?

— Да как тебе сказать, боярин? — словно нехотя ответил Стаматко. — Много разных народов и вер я видал, а агарян в первый раз вижу. Говорю, крепкий парень, смелый. А как отвели его в башню и связали, стал тихий, смирный, не просит ничего, не бунтует. Дали ему вина. «Иок», говорит, вроде этого. Словом, не хочет. А свинину показали, и вовсе сморщился, отвернулся даже. Только глаз с нашего боярина не спускает. «Аллах, аллах, нишанджи!» — твердит. Поговорка у него такая, что ли, — бог его знает!.. А вот и башня. Только что ж это трубы трубят? И крик какой-то!

Трубы звучали наперебой, словно взывая к кому-то; крик оглашал всю окрестность, — но о чем кричали и на каком языке, нельзя было разобрать. А по >гребню холма вправо и влево скакали всадники.

— В самом деле, что-то случилось, — тревожно пр°-_мОлвил боярин Витомир, пришпоривая к°м. ^{— Уж не} напали ли агаряне на башню?

М_аленький конный отряд поскакал вверх ^п° огеосу _{и ско}ро оказался на вершине холма, прямо перед ^башней. На противоположном склоне ютился десяток нештукагу^– р_енных дер&венск>их домишек, дальше был ле^{с, и река}, обогнув его, скрывалась за другой лесистой горой. В^друг взгляд ^ярина и его воинов привлекла одн^{а подро6-}_ность: по дороге, спуокавшейся в лес, двигалось облако пыли, и оттуда доносился бешеный топот коня. На медо венье сквозь пыль можно было увидеть белый лоша^диный круп.

— Йгрило_в конь! — с удивлением воокликнул боярин Витомир. — В чем дело? Эй, Слав, Добри! — крикнул он, обращаясь к группе людей, окруженных собаками.

Д_вое из этой группы тотчас обернулись и поспешно побежали на зов, махая руками и что-то крича, но что именно, невозможно было разобрать из-за лая гончих. Наконец оба, запыхавшиеся, испуганные, приблизились к отряду.

— Убежал, убежал! — крикнули они в один голос, махая рукой в сторону пыльной дороги.

— Кто, кто убежал?— закричал боярин Витомир, чувствуя, что кровь бросилась ему в голову.

— Агарянин, пленник, — ответил более молодой. — Когда боярин с греком об заклад бились, в цель стреляя, агарянин прикинулся, будто тоже хочет искусство свое испытать. А перед тем много вина выпито было, голова у обоих затуманилась, — ну и поверили. Боярин Игрил сам ему руки и ноги развязал. Агарянин встал на место, целился-целился да как спустит стрелу, только не туда, куда все глядели, а в конюха, который коня его держал. Сбил с ног боярина — тот у него на дороге стоял, — вскочил на коня, и поминай как звали!

— С нами крестная сила! — воскликнул Драгота, стоявший позади.

— А боярин Игрил где? Где ваш боярин, пьяницы, негодяи? — опять закричал Витомир, замахиваясь на псарей плетью.

Они отшатнулись в испуге.

— Не гневайся, твоя милость, — почтительно сказал старший. — Мы ни в чем не виноваты. Боярин, поднявшись с земли, на коня сел и пустился в по го н ю за агарянином. Вон он скачет по дороге — пыль столбом!

Боярин Витомир медленно опустил плеть, поглядел на дорогу и натянул поводья, словно собираясь пуститься по следам Игр ила. Но, подумав, мрачно промолвил, обращаясь к самому себе: