День последний

Люди и животные имели измученный, истощенный вид. Кони поднимали целые облака пыли, а красные флажки на концах копий бессильно' свисали вниз, как листья увядшего растения. Сам боярин Витомир — ^{словно вовсе} никогда и не пел песен — все бормотал ^ч'ю-то ^себе под нос, а обведенные синевой глаза е_{ГО с} до^садой г^лядели на реку и ведущую к башне пыльную дорогу.

— ^Не выпить мне в жизни больше вина, если я ^сделаю хоть шаг дальше! — проговорил он вслух _и б_ез ^{всякого} повода, просто от злости, вонзил шпоры в кон_– окие бока.

Копь, несмотря на усталость, рванулся вперед и если ^не понес, то только потому, что его сдержала крепкая ^рука всадника. Сидя в своем высоком красном седле, боярин обернулся назад.

— Драгота!—крикнул он пожилому воину, ехав^шему за ним, отдельно от отряда. — Что это за башня?

Воин, не ускоряя хода коня, ответил медленно, словно разжевывая свои слова, прежде чем выпустить их из-под похожих на кудель усов:

— Кто ее знает, боярин? Слыхал я от брата, когда тот с воеводой Иваном Русином в Царьград ходил, что сеть тут башня. Не то Топлица, не то Топольница: как-то вроде этого по-нашему прозывается. Может, эта.

— Это не Топлица, нет, — послышалось сзади. — Топлица дальше, у самого' Одрина, по ту сторону реки. Может, это — Никица. Есть такая в здешних местах.

Боярин остановил коня и обернулся к отряду. Увидев лицо начальника, воины притихли.

—- Топлица ли, Никица ли — все едино, — сердито сказал он, — Лишь бы нам дали хлеба и вина. Проклятые греки! Скажешь им, что ты на стороне Кадтакузена, они сторонниками Алок.авка прикинутся. Повернешь оглобли, они — з.а Димотвдского императора.

— Эх, боярин! — вздохнул Драгота из глубины души и осклабился. — Сидели бы мы в лагере возле Димотики, может было бы иначе. И вина, и хлеба, да и скоромнень-кого вволю!

— Ну, и тут того-сего у жителей понаберете небось!— промолвил с лукавой улыбкой Витомир, искоса поглядев на отряд.

Среди воинов послышался осторожный, но сочувственный смех.

— Да что греха таить! Верно, боярин, — послышался тот же дерзкий голос, который возразил Драгату насчет башни. — Время военное. Много раздумывать не прихо_дится. Знай руку подальше протягивай. Сегодн^я ты здесь, а завтра — ищи ветра в поле.

Боярин Витомир прищурился.

— Подальше или поближе, а только из-за этого ^мы теперь страдаем. Ирина, жена Кантакузена^, от^{правила} _тайно послов к Умурбегу, другу ее мужа, что⁶ он помет _ей _прогив нас. Из-за этих агарян мы терпим теперь и голод и жажду, понимаете? Пока не узнаем, гд^е ога ^и сколько их, не вернемся в лагерь.

— Как же это так, боярин? — раздался другой голос, более тихий и слабый, видимо старческий. — Греч^анка призывает неверных, врагов господних, и против кого? Против своих же единоверцев! Царь прислал нас спасать ее от царьградцев, а она — баба, не знает, сколько аспр ⁴⁰ в пиастре, — в мужские дела мешается. Фу! Взял бы муж за косы да прялкой...

Раздался дружный хохот. Засмеялся и Витомир. Лицо его приобрело то же простодушное, доброе выражение, какое оно имело за четыре года до этого, на пиру возле Большого рва. Только губы его не были красны от вина.

— Нет у нее прялки, Станимир, — весело промолвил он. — Ведь она — царица, так же как и та, что сидит в Царьграде, Анна, вдова Андроникова. И муж ее не с ней, а в Сербии; поехал просить помощи у Душана. Ну, довольно болтать! Вот какие дела, Драгота!

Боярин повернулся к башне и стал внимательно- что-то рассматривать. Башня была видна во всех подробностях, так что можно было даже перечесть по пальцам все окна и бойницы; на самом верху, блестя в лучах солнца, торчало копье караульного. Потом Витомир поглядел вокруг себя, как бы пересчитывая своих.

— А ведь боярин Игрил со своими псарями и сокольничими еще не вернулся!—вдруг озабоченно воскликнул он. — Куда он пропал? Ни соколов его в небе не видно, ни гончие не лают в лесу... Эге! А это что ж такое?

Из башни выехал всадник и: быстро поскакал по извилистой дороге к остановившемуся отряду. Когда он приблизился, все увидели, что он машет им рукой, приглашая ехать в башню.

— Да ведь это Стаматко, сокольничий боярина! — послышались голоса.

— Он, он самый! Вон опять рукой замахал... А сокол у него на правой сидит.

— Что за притча! —вмешался старый Драгота, вперив глаза вдаль и дергая свой длинный ус. — Почему же он один? Где боярин, где псари?

Витомир, не говоря ни слова, пустил коня навстречу сокольничему; весь отряд двинулся за ним. По лицу сокольничего боярин и воины еще издали поняли, что не случилось ничего плохого: оно было веселое, улыбалось. Сокольничим этим оказался действительно бывший конюх старого протасеваста Панчу — тот самый, что жалел о жеребчике у ворот Царевца.

— В башню, в башню пожалуйте! — крикнул он, перед тем как остановить коня. — Там боярин Игрил с псарями. Владетель и боярин просят вас откушать.

При этих словах воины оживились, лица у них посветлели, словно при избавлении от опасности, и, как только Стаматко к ним присоединился, они тотчас окружили его плотным кольцом. Но Стаматко, видимо, не был расположен отвечать на их вопросы; он только улыбался, лишь изредка произнося какое-нибудь словечко, разжигавшее их любопытство. Казалось, благодаря долгой службе у бояр он сам приобрел важную и сдержанную манеру обращения и разговора. Полно_е лицо его говорило о том, что он уже успел и закусить на скорую руку и осушить не одну чашу. Даже концы усов у него были мокрые, и он во время разговора пощипывал их двумя пальцами, подмигивая. А красивый холеный сокол с вычищенными перьями, в нагруднике рытого бархата с жемчугом, сидя у него на руке, глядел на воинов без малейшей боязни. Рука Стаматки чувствовалась Во всем облике этой птицы, как прежде в облике того жеребца, на котором ускакал аллагатор Белослав.

— В башне всего, всего довольно. А вином коней поят, — небрежно кидал он, глядя на боярина, толковавшего о чем-то с Драготой.

— После того как вы ускакали вперед, была у вас какая-нибудь встреча в дороге?

— Не то хорошая, не то плохая, — ответил сокольничий, понизив голос. — Пропустите-ка меня к боярину. Я ему передам, что поручено.

— Ну, расскажи, Стаматко, как у вас шли дела, после того как мы с вами разделились. Вы как будто на охоту

_{ПоехаЛИ}, а выходит — охотились-то сидя ^{в башне}?^— _{весел0 с}казал боярин Витомир сокольни^чему, ^когда тот, _наконец, до него добрался. — Постой! С^{перва скажи}, ^кто здешний владетель и чью он руку дер^жит? ^{Кантакузена} ли признает базилевсом или Андроникова м^{альчонк}у ^в Ц_арьграде, для которого что окипетр^{, ч}то ^{игрушка}?

С_окольничий не спешил с ответом, види^м° ^что-то соображая.

— К_ак его звать — не знаю, не расслышал, — тах° ^на_Чал он. — Да их там двое в башне: один старый, другот _молодой. Молодой-то ни дать ни взять как наш хозяин: _наяву бредит о конях да об охоте. А старый хитер, хит^ер! Больным прикидывается, лежит — весь раздулся, а глазами так нас и ест. Когда боярин ему сказал, что мы — ц_арское войско, Ирину в Димотике охраняем, так и зас_Веркал глазами от злости. Может, и Кантакузенов сторонник, а только, видно, нас, болгар, ненавидит, хоть мы и союзники.