День последний

— На таком усталом коне далеко не уедешь!

Быстро спрыгнув на землю и кинув воинам поводья, он сел на камень и взволнованно, сердито проворчал:

— Игрил, сумасшедший! Не сносить тебе буйной головы!

Игрил мчался по следам беглеца, а в голове его, одурманенной вином, беспорядочно проносились разные мысли. «Я его догоню, он от меня не уйдет, у него конь слабей моего», — говорил он себе, зорко следя за тонконогим черным скакуном с завязанным в узел хвостом. Время от времени беглец оборачивался и, видя, что христианин догоняет его, хлестал лошадь, издавая при этом какой-то непонятный гортанный крж. Иногда эта скачка казалась Игрилу какой-то' бесконечной, бесплодной: словно сон, в котором мимо него проносятся деревья, дома, а они с агарянином стоят на месте как вкопанные. Но главное — он злился на то, что, поверив басурману, сам развязал ему руки и ноги. Досадно было еще, что впопыхах он не успел захватить Свой лук. Правда, в колчане, привязанном к седлу, были стрелы, но какой в них толк без тетивы? И он крепко сжимал рукоять обнаженного меча, чтобы рассечь грудь беглеца, как тольш его настигнет. При этом в пьяной голове его не возникала мысль о том, что агарянин бежит к своим, а сам он удаляется от башни и христиан. Страшней всего' казалось — вызвать насмешки греков, вернувшись без пленника. От скачки и от злости кровь кипела в его жилах, и перед глазами его было только одно: догнать беглеца, обагрить меч его кровью!

Сперва он слышал топот других конских копыт у себя за спиной, потом этот звук стал редеть, глохнуть, отставать, и в конце концов он остался один. Это нисколько не испугало его. Он только отвел на мгновенье взгляд от агарянина и посмотрел вокруг.

О_{НИ ск}акали в лесу по тропинке, бегущей ^{между вы-}_С0КИХ д_еревьев, густо' увитых ломоносом. Т^{ам и сям от}_крывались полянки вроде той, на котор°^{и они пускали} _своих соколов, и сквозь зеленый кустарник ^{виднелась} р_ека. Д₀рога больше не пылила, и теперь Игрил ^ясно _вид_ел низко пригнувшегося к луке агаряни^{на с развеваю}щ_имися _по ветру полами широкой желтой одежда. ^Красную чалму свою беглец потерял, и бритая готова ^с м.^а-леньким чубом на темени блестела на солнца

Вдруг Игрил, испустив радостный крик, вонз^ил шпоры в бока усталого животного, с чьей морды капато пена: о_н заметил, что конь беглеца замедляет бег и: р^асстояние между ними быстро сокращается. Вскоре Игрил снова крикнул: агарянин быстро повернул коня и встал на пути лицом к своему преследователю. У беглеца не было ни лука, ни стрел, а только маленький кривой кинжал, который он держал в зубах. Выпуклые черные глаза его горели от возбуждения, впившись в Игрила.

Эта остановка была до того неожиданна, что Игрил тоже натянул поводья своего Белчо. Кони встали теперь в двадцати шагах один от другого', храпя и роя землю копытом, а всадники молча глядели друг на друга, словно примериваясь, чья возьмет. «Чего басурманин остановился?» — задал себе вопрос Игрил, почему-то не испытывая радости от сознания, что> враг, наконец, у него в руках, вооруженный лишь коротким кинжалом, а, напротив, чувствуя какой-то страх. Только тут ему пришло на ум, что он сильно удалился от башни, — а вдруг где-нибудь близко в лесу агаряне, которые могут окружить его и забрать в плен! Он быстро' обернулся: нет ли кого по сторонам, позади? Беглец только этого и ждал. Вынув кинжал изо рта, он с страшной силой метнул его прямо' в Игрила, с диким криком привстав в стременах. Игрил еле успел отклониться вправо, но лезвие кинжала порвало рукав и распороло левую руку. Кровь, хлынув из раны, потекла по потной белой шерсти коня. Крикнув во все горло, не столько от боли, сколько от ярости, Игрил неистово пришпорил коня и ринулся с занесенным мечом на противника. Но тот уже мчался прочь от него по тропинке.

На этот раз преследование продолжалось недолго. Вскоре тропинка повернула направо, и впереди открылась широкая поляна, на которой дымились многочисленные костры, окруженные островерхими синими шатрам_и. Мно_{^{жество л}юдей, похожих на беглеца, в больших чалмах и ^желтых одеждах, бродили в разных направлениях.}

«^Агаряне!» — мелькнуло в мозгу Игрила, и он по_{^спешно натянул поводья, чтобы повернуть коня обратн0. ^{Но т}отчас увидел, что к нему уже скачут всадники, а не– ко'Горые помчались} в кусты, ему наперерез. «У них кони отдохнули! Они меня скоро догонят!» — подумал Игрил и, быстро сообразив, кинулся влево, к Марице, в расчете на то, чтобы ее переплыть и укрыться на другом берегу, в какой-нибудь греческой башне. Он ясно слышал, как за ним по пятам с криком мчится погоня; несколько стрел просвистело у него над головой. Но вдруг он остановился, как громом пораженный: перед ним действительно расстилалась широкая спокойная речная гладь, но вся черная от челнов с изогнутыми носами и высокой кормой. Солнце, стоявшее уже низко, золотило поднятые над водой мокрые весла.

«Умру с мечом в руке во славу болгарского народа и веры христовой!» — подумал Игрил и быстро спешился. Прикрываясь конем, который весь дрожал от усталости, он отступил к толстому дереву и прислонился к нему спиной. Агаряне окружили его со всех сторон, размахивая копьями, палицами и кривыми, как серп, саблями. Но Игрил заметил: никто не пускал в него стрел, не метал копья. Видимо, его хотели взять живьем. «Я — в агарян-ской неволе!» — с ужасом подумал он, чувствуя, что ему все трудней держать меч, и чуть не крича от боли, которую причиняла ему рана. Вдруг что-то сжало ему грудь, почва ушла у него из-под ног, и он рухнул на землю, стянутый крепкими путами.

С радостным воем навалились на него агаряне, крепко связали ему руки веревкой и спутали ноги, как стреноженному коню, чтоб он мог только шагнуть. Потом его куда-то повели. Вокруг него, как бешеные, кружились люди, кидая в воздух тяжелые палицы и ловко подхватывая их на лету. Весь лес гудел от их криков: «Аллах! Аллах!» Откуда-то появились два барабана, украшенные медными звездами и полумесяцами. Однообразный бой барабанов, непонятная речь агароян, их дикие выкрики, а больше всего особенный тяжелый запах, распространяемый их одеждой, довели Игрила до того, что он совсем ошалел. Он шел бледный, окровавленный, без шлема, без меча, в разорванном плаще. Перед умственным взором его проходили вереницей Царевец, дедовский дом на Тра-пезице, лица Витомира и сокольничего Стаматко, но в такой недостижимой дали, что он невольно обратил свои помыслы ко Христу, шепча: «Господи, спаси ... Не покидай меня!»

Наконец его подвели к большому шатру с конским хвостом наверху; вход в этот шатер охраняли рослые воины, видимо телохранители, так как все они были одеты одинаково, но отлично' от других.

Из толпы агарян вышел недавний его пленник Юсуф. Взглянув на Игрила, Юсуф оскалил большие белые зубы и произнес: «Нишанджи!»— то самое слово, которое Игрил слышал от него еще в башне. Потом подошел к телохранителям и что-то сказал им. Один из них, видимо начальник, в такой огромной чалме, что она держалась у него на голове просто чудом, поднял полотнище и пропустил внутрь Юсуфа, Игрила и несколько человек из числа охраняющих.

В шатре, поджав под себя ноги, сидели на тигровых и пантеровых шкурах другие агаряне. Сидевший посредине, перед которым склонились все вошедшие, поднял голову и остановил свой взгляд на христианине. Этот агарянин был сухопарый, почти тощий, горбоносый; когда он на кого-нибудь смотрел, красивые черные глаза его слегка прищуривались. На его белой чалме, похожей на тачан, спереди торчало красное перо. Широкую одежду из желтого атласа стягивал узкий пояс с серебряными бляшками. «Это, наверно, друг Кантакузена — Умур-бег», — тотчас решил про себя Игрил. Он окончательно убедился в этом, увидев во втором ряду, возле знатного агарянина, одного византийца: «А это посол Ирины. Ишь, улыбается ехидно!» Тут Игрила взяла такая злость, что он, забыв и боль и туго стягивавшую его члены веревку, гордо выпрямился.

Юсуф что-то долго говорил Умурбегу, то и дело устремлявшему на Игрила острый, испытующий, но отнюдь не гневный взгляд. Наконец Умурбег махнул на Юсуфа рукой, и тот умолк. Вдруг Умурбег засмеялся. Его красивые зубы заблестели между длинной черной бородой и похожими на белую кайму седыми усами.

— Нишанджи, — промолвил он. — Нишанджи. Ма-шалла!

Но улыбка быстро исчезла с его губ, словно пришитая тонкими нитями и сорванная чьей-то рукой.

— Где царь Иване-с? — неожиданно спросил он по-гречески. — В Идирнув?!

— Не знаю, — процедил сквозь зубы Игрил, кинув злой взгляд на грека, губы которого кривились в злорадной улыбке.

Игрил шагнул вперед и поднял голову.

— Мой царь не воюет с тобой, Умур. Почему же ты держишь меня в позорном плену? — тихо, но твердо промолвил он. — Прикажи, чтоб мне вернули коня и оружие, и отпусти меня с честью домой.

Умурбег пристально поглядел на него нахмурившись. Грек тотчас принялся шептать ему что-то на ухо, но эмир отмахнулся.

— Царь Иванес пусть выводит войска из Димотики; я буду охранять базилису Ирину, Иванес Кантакуз — мне друг. Такова воля аллаха!