День последний

— Остановись, отец, остановись ради Христа, ради его святой крови, пролитой за грехи человеческие! — воскликнул в конце концов пленник, и глаза его наполнились слезами скорби и гнева.

Они были теперь у самой крепостной ограды, и Теодосий прислонился к одной из бойниц. От крика или от усталости старик в конце концов прекратил свои вопли.

Но через некоторремя снова воспрянул; в глазах его сверкнул лукавый ог&ш.

— Хе-хе! — улыбнулся он. — Что? Испугался? Как бы и твоей души проклятие ьЦ коснулось, да? Что ж, будешь Григория защищать, и тебк анафеме предам! А теперь погляди-ка на небо, погляди^логляди! Ну, что там?

Последние слова старик произнес спокойно и как бы с умилением, показывая посохом _хна звезды.

— Луна, — глухо промолвил Теедосий.

— А еще? Еще?

— Звезды небесные.

— Темны ли сии светила божьи?

— Сам видишь, отец, они свет дают.

Старик злобно сверкнул глазами.

— Свет, свет, — повторил он. — А кто его создал, свет-то?

— Бог-отец, изрекший: «Да будет свет!» — твердо и внятно ответил Теодосий.

— Значит, свет сотворен? Сотворен? Да?

Старик помолчал, как будто чем-то наслаждаясь. Потом опять заговорил:

— А Фаворский свет, осиявший преображение господне? Он сотворен или нет?

И злой монах в ожидании ответа застыл с той же хитрой улыбкой нlb губах; только рука его, стискивающая посох, дрожала от нетерпения.

Но Теодосий молчал. Он вдруг понял, в чем состоит лукавый расчет старика: Амирали хочет, чтобы он, Теодосий, сам уличил преподобного в противоречии.

Амирали как будто догадался, почему Теодосий колеблется.

— Хе-хе! — засмеялся он опять самодовольным смехом. — Что ж не отвечаешь? Ежели Фаворский свет сотворен, ты правильно говоришь. А ежели не сотворен, значит, есть нечто не сотворенное, кроме бога. Существует один бог и еще другой.

— Бог един, — тихо возразил Теодосий.

И неизвестно почему, только теперь поднял глаза к небу. Редко случалось ему глядеть на небо просто так, без всякого повода, не думая о том, чтобы узнать, скоро ли рассвет, или определить по звездам, который час. На душе у него всегда была какая-то забота, которая самим звездам придавала земное значение. Но в данный мо-

мент ему ничего не надо было ни от месяца, плывущего над разрушенной башней, круглого, как церковное блюдо, ни от звезд, раскиданных то кучками, то врассыпную будто хлебные зерна, посеянные неумелой рукой. Дрожащие лучи их сияли новым, чистым блеском, словно бог только что изрек: «Да будет свет!» — и свет отделился от тьмы... «Слава тебе, боже, создавший свет!» — прозвучало у него в ушах. «Бог един, — мысленно повторил он свои собственные слова. — Бог всюду! Бог был и в свете первого дня и в том, который воссиял на горе Фаворской, вокруг сына господня! Так он повелел, и так было. И будет так до скончания веков».

Преисполненный радости и спокойствия, Теодосий Вновь опустил глаза к земле.

— Так как же? Сотворен Фаворский свет или не со

сворен? — торжествуя, продолжал свой допрос старик. ^ — Верую во все, что говорит и исповедует отец Гри

горий, — тихо, но твердо промолвил Теодосий. — Ежели он заблуждается, заблуждаюсь и я — и мне гореть в геенне огненной вместе с ним. Я духовное чадо его и не возведу хулы на отца. Аминь!

Эти слова были для старика такой неожиданностью, что он сразу не нашелся, что ответить, а только рот открыл. Но, понемногу опомнившись, отдался гневу, такому же безумному и бессмысленному, как ""Прежде.

— Анафема и тебе и ему! Будьте прокляты, трижды прокляты! — взвыл он. — Да ослепит вас несотворенный свет Фаворский, двоеверы и еретики! Да обезумеете вы от молитв своих, как подобает нечестивцам и лицемерам! Бог-отец да изженет вас из царства своего, Христос да забудет вас в аду в грозный день суда. Дух святой да лишит вас воскресения из мертвых! Анафема! Анафема!

От злобы и бешенства он даже не заметил, когда послушник мрачно, безмолвно предстал пред ним.

— Запри, запри его! — продолжал он вопить. — В хлев к козе! Чтоб он там сдох и просмердел! Чтоб отпущения грехов не получил и света божьего не видел!

Теодосий, взволнованный, бледный, не дожидаясь приказаний, направился к келье. На пороге он услыхал шепот Луки:

— Ложись на кровать. Старик не увидит. Сосни как следует! Он зол на то, что посылал меня с разбойниками

в Парорию монахо^_хграбить и монастырь спалить, а никто ничего ему не прйвез.

За Теодосием закрылась дверь, и он услыхал, как Лука, конечно по приказанию старика, крепко задвинул засов. Теодосий лег на кройать. Долго еще раздавались на дворе вопли и проклятия сердитого монаха, но Теодосий уже погрузился в глубокий сон.

4. В ЛЕСУ

Покинув поляну, разбойники направились в лес по тропинке, спускавшейся с холма. Впереди ехали Райко и Сыбо, а за ними беспорядочной толпой двигались остальные — конные и пешие вперемежку. Кони, чуя близость реки, нетерпеливо фыркали и сами ускоряли ход. Местами тропинка была до того завалена прошлогодней пере. гнившей листвой, которая устилала всю окрестность густым ковром, и становилась такой скользкой, что кони, не !Устояв на ногах, падали на круп. Людям приходилось останавливаться и подымать испуганных животных. Двигались на близком расстоянии друг от друга, чтобы не сбиться в сторону. Каждый видел перед собой только спину пешего либо длинный хвост коня. Низкие ветви хлестали всадников по лицу, цеплялись за луки и копья пеших.

Вдруг из первых рядов донеслись звуки Райкова рога и плеск воды, взбаламученной множеством ног. Почти одновременно местность стала ровной, туман немного рассеялся, и вместо березовой рощи впереди открылось широкое речное пространство. Кони вошли в воду и жадно припали к ней мордами. В этом месте река, разлившись целым болотом, огибала, как серп, подножье холма. Туман не стоял неподвижной плотной стеной, а плыл волнами, то скрывая, то открывая людей и животных и придавая противоположному берегу страшные, фантастические очертания: тут посреди реки вдруг встало огромное дерево, обвисшие ветви которого словно пьют прозрачную воду, там водная гладь протянулась в неоглядную даль, будто страшное наводненье, безбрежный разлив чудовищного потопа.

Люди ожили, начали перекидываться веселыми, задорными шутками.

Райко еще раз протрубил в свой рог и потом проскакал по воде вдоль берега, обдавая холодными брызгами оставшихся на ^берегу пеших. За спиной у него на коне сидел маленький коренастый человечек. Узнав в нем ^Сыбо, разбойники мгновенно сделали его мишенью всех своих насмешек и шумных выкриков.

— Эй, придержите языки! — одернул их Райко. — По лесу царские люди бродят. Смотрите, как бы не пришлось вверх тормашками с землей целоваться!