Десять ли персиковых цветков

– Чэн Юй, а почему тебя здесь нет?

Изначальная владычица с обидой взглянула на Е Хуа.

Мне стало жаль Чэн Юй. Я коснулась ее плеча и примиряюще сказала:

– В последнее время у Е Хуа не так много сил. Он быстро устает, поскольку рисует только одной рукой, так что отнеситесь к этому с пониманием.

Приложив руку ко рту, Чэн Юй прокашлялась и переспросила:

– Не так много сил?

Е Хуа, который в тот момент опускал кисти в полоскательницу, вдруг замер. Я увидела, как узорчатая кисть из белого нефрита в его руке сломалась.

Хм, кажется, я сказала что-то не то.

Колобочек наивно посмотрел на Чэн Юй и потребовал ответа:

– Что это значит? Неужели отец может обнять меня, но не может обнять матушку?

Я сдержанно рассмеялась и отступила назад. Однако не успела я сделать шаг, как вдруг небо и земля поменялись местами. Когда я пришла в себя, оказалось, что Е Хуа перекинул меня через плечо.

Мне стало страшно.

Я негромко велела Чэн Юй:

– Приберитесь на столе и отнесите А-Ли в зал Благовещих облаков. Ему нужно отдохнуть.

Закатав рукава, Чэн Юй ответила, что все сделает. Колобочек, прикрыв ручками глаза, крикнул:

– Похититель, похититель!

Стыдливо потупившись, Чэн Юй зажала рот Колобочку.

Пятьдесят тысяч лет назад, когда мы с Сан Цзи были помолвлены, матушка рассказывала мне, как подобает вести себя молодой жене. Она уделяла особое внимание правилам Небесного дворца, но Е Хуа никогда не следовал этим правилам. Принц был так же молод и порывист, как и Ли Цзин. Я же в силу своей молодости и неискушенности не извлекла из своих отношений с Ли Цзином никаких уроков. Для себя я сделала вывод: раз уж так все вышло, мне остается действовать так, как принято в Цинцю.

Мой Третий брат Бай Ци сочинил песенку, в которой были такие слова:

Сестренка, смело иди вперед, Опасность придет, не поджимай хвост. Быстро врага свяжи, не отступай, Бамбуковой плетью его обмотай. Если промедлишь, начнешь уступать, Братцу любимому несдобровать.

Мой Третий брат не лишен таланта. В этой незатейливой песенке он точно отразил нравы и образ действий жителей Цинцю.

Желтый свет дворцового фонаря освещал наши переплетенные тени. Шаг принца был быстрым. Когда он собирался свернуть к Платановому дворцу, я изумленно произнесла:

– В Небесном дворце принято соблюдать правила приличия. Разве то, что ты несешь меня на плече, считается приличным?

Он негромко рассмеялся и сказал:

– Если постоянно соблюдать правила приличия, можно упустить много веселого и интересного. Иногда мне не хочется быть благонравным.

Так что мы явились в зал Высочайшего пурпура столь вопиющим образом. Одной рукой он держал мою не самую маленькую тушку, но шаг его был ровным, у принца даже не сбилось дыхание. Увидев нас, служанки немедленно вышли. Самая последняя, залившись багровым румянцем, закрыла за нами двери. Все, что происходило между мной и Е Хуа, было совершенно естественно, служанка раскраснелась лишь по причине своей неопытности.

В наш последний раз в Хрустальном дворце Западного моря Е Хуа был со мной очень нежен и деликатен. Но сегодня, не знаю, по какой причине, его движения казались резкими и даже немного грубыми. Он уложил меня на кровать. Моя голова покоилась на его больной правой руке, левой же принц крепко прижимал меня к себе. Отыскав мои губы, он улыбнулся и, впившись, чуть покусывал их. Это не причиняло мне боли, но я не хотела оставлять подобное безнаказанным и уже собиралась укусить в ответ, как губы принца переместились к моему уху. От многочисленных посасываний мочка начала ныть. Однако стоило ему легонько прикусить ее, как по телу разлилась приятная нега, и я услышала собственные, похожие на тонкий писк комарика, стоны.

Пока я постанывала, его губы скользили все ниже, но, к несчастью, натолкнулись на препятствие, которым оказалось мое красное платье. Это платье мне подарила Вторая невестка, недолго жившая в Лисьей пещере. Она сказала, что это редкая вещица, выполненная из какого-то драгоценного шелка. Я ничего не понимала в тканях и нарядах. Единственное, что я знала, – платье непросто надеть, а снять – задача почти невыполнимая. Но, несмотря на то что Е Хуа действовал лишь одной рукой, он быстро справился с неподатливым платьем. В мгновение ока и по взмаху руки принца оно оказалось на полу. Е Хуа быстро избавил меня от одежды, но, когда дело дошло до его собственной, он оказался весьма неуклюж. Мне было невыносимо смотреть на это, поэтому я приподнялась, чтобы помочь ему. Он рассмеялся. Стоило мне ослабить пояс его одеяния, как принц приблизился вплотную. Его губы скользили по моей шее, он будил во мне что-то неведомое. Руки отказывались слушаться, но я продолжала тянуть за полы одеяния, пытаясь стянуть его с Е Хуа. Я была горда собой, когда, после стольких попыток, его одежда наконец-то оказалась на полу.

Голова принца опустилась на мою грудь. Он то сильнее, то мягче посасывал кожу вокруг моего шрама. Этому шраму было уже больше пятисот лет, я почти забыла о нем. Но теперь, когда он покрывал поцелуями заживший рубец, по моему телу, начиная от мочек ушей и заканчивая пальцами ног, разлилось тепло. Однако почему-то мне было не по себе: я не могла понять, что именно чувствовала. Я обвила руками шею Е Хуа; его черные как смоль волосы разметались по моим плечам. Их касание было таким нежным, что я, запрокинув голову, несколько раз глубоко вздохнула. Скользнув губами по моему уху, он прошептал:

– Тебе удобно?

Вопрос прозвучал ласково, но, вопреки медовому тону, его рука действовала напористо: вовсе не собираясь останавливаться, она, нежно поглаживая мою кожу, уверенно двигалась вниз вдоль позвоночника. Его обычно холодные пальцы обжигали словно пламенем. От его прикосновений я таяла, будто сладкое тесто, оказавшееся во рту. Губы Е Хуа переместились к моему подбородку, принявшись слегка покусывать его. Сжав зубы, я пыталась сдержать стоны. Я почувствовала, как внутри меня что-то пускает корни, в одно мгновение это что-то превратилось в большое дерево, стремившееся слиться в единое целое с Е Хуа. Его губы двигались от подбородка к уголку рта, нежно целовали и прикусывали мою нижнюю губу, заставив меня приоткрыть рот. Я горела от желания: поцеловав принца в ответ, я перехватила инициативу и проникла языком в его рот. Кажется, он удивился и, погладив меня ниже талии, крепче прижался ко мне. От его действий меня бросило в дрожь. Я даже на мгновения забыла про движения языком, но к тому времени, когда это осознала, его язык уже вовсю хозяйничал у меня во рту.

Я была уже на грани. Не зная, как долго еще будут продолжаться предварительные ласки, я дождалась, когда он закончит поцелуй, и с нетерпением произнесла:

– Давай же, скорее…

Я испугалась собственного голоса, который прозвучал непривычно мягко и тягуче. Он замер, а затем рассмеялся и сказал:

– Моя рука все еще отказывается подчиняться мне, так что, Цянь-Цянь, ты будешь сверху.

Его глубокий голос ласкал слух, отчего в голове путались мысли, а в голове все превратилось в кашу. Я согласилась и оказалась сверху. Когда он вошел в меня, я, не в силах сдержать порыва, впилась ногтями в его кожу. Е Хуа застонал и, приподняв голову, прошептал мне на ухо:

– Завтра же обстригу тебе когти.

Когда я притворялась предсказателем в мире смертных, наши дела не всегда шли в гору, и в свободное время я, помимо развлекательных книг, читала и канон. В благопристойных книгах часто встречалось следующее наставление: «Давая волю чувствам, не следует пренебрегать церемониалом». Десятый, с которым мы предсказывали смертным будущее, говорил, что у утверждавшего подобное было явно что-то не в порядке с головой. Я соглашалась с Десятым: если всю жизнь следовать церемониалу и сдерживаться, то так все хорошее и упустить можно. За прошедшие сто восемь тысяч лет я и так только и делала, что сдерживалась. Я подумала, что если сейчас отвергну Е Хуа, то это будет настоящим самоистязанием.