Десять ли персиковых цветков
Шрифт:
– Похоже, вы неверно меня поняли, почтенный высший бог Чжэ Янь. Я в самом деле прибыл сюда только передать слова сестрицы, ничего более. Сначала я не собирался этого делать, но сестра во сне выглядела такой несчастной, что я не выдержал и все же проделал этот утомительный путь до горы Куньлунь. Вы, почтенный, утверждаете, что раз моя сестра исчезла, то она не может прийти ко мне во сне. Но разве о досточтимом высшем боге Мо Юане не говорили, что он «исчез без следа»? Однако ж он вернулся. Хотя моя сестра исчезла и никому не ведомо, где блуждают ее души, отчего ей невозможно явиться мне во сне?
С этими словами он
Мо Юань сошел со своего места и, не сказав ни слова, удалился на задний двор. Я было подскочила, чтобы последовать за ним, но меня остановил Чжэ Янь. Ко мне тотчас подошел Второй.
– Наставник вот так ушел… Если придут еще желающие его повидать, как с ними быть? – расстроенно спросил он.
Чжэ Янь закатил глаза и ответил:
– Посади их в переднем зале пить чай. Как напьются, проводи. Чая ведь хватает?
Я, прикинув, закивала:
– Хватает, конечно!
Я всегда знала, что у моего наставника Мо Юаня есть своя история. Для всех его поступков имеются разумные причины, и коренятся они в годах его юности. Брошенные господином Чжун Инем слова ясно показали, что история наставника пропитана горечью. Заволновавшись, я решила, что, будучи почтительным учеником, схожу в покои наставника вечером, когда поток гостей иссякнет, и найду для него слова утешения.
На мир уже опустилась ночь, когда я постучалась к Мо Юаню. Он неподвижно сидел перед гуцинем [119] . В мерцании свеч я вдруг увидела на лице наставника печать прожитых лет. Я замерла в дверном проеме. Наставник медленно оторвал взгляд от гуциня и посмотрел на меня.
119
Гуцинь (кит. ??) – семиструнный музыкальный инструмент, разновидность циня.
– Почему мнешься у входа? Заходи, – со слабой улыбкой пригласил он.
Я неловко переступила порог. Мне хотелось утешить наставника, но в голову так и не пришли подходящие фразы. Признаться, я даже не знала, что его терзает, однако, если судить по словам того юноши в белом, мучить сейчас наставника могла только несчастная любовь. Раз дело и правда в разбитом сердце, с чего же начать?
Я глубоко ушла в свои мысли, когда послышались нестройные звуки гуциня. Это Мо Юань, положив правую руку на инструмент, небрежно задел пару струн.
– Ты так и не избавилась от дурной привычки витать в облаках. Кое-что не изменилось даже за десятки тысяч лет, – сказал он.
Я тронула кончик носа, с улыбкой подсела поближе к наставнику и утешительным тоном заметила:
– Наставник, мертвых не вернуть. Возможно, этот Чжун Инь просто очень скучает по сестре, не принимайте его слова близко к сердцу.
На миг Мо Юань удивленно замер, затем наклонил голову и вновь, будто бы невзначай, перебрал пару струн.
– Так ты поэтому сюда пришла? – спокойно спросил он.
Я чуть кивнула. Рассеянный звук гуциня резко оборвался. Мо Юань поднял голову и долго смотрел на меня. Наконец он задал вовсе не относящийся к теме вопрос:
– Ты искренне его любишь?
Вопрос сбил меня с толку. До меня не сразу дошло, что наставник
говорит о Е Хуа. Хотя обсуждать такие дела со старшими несколько неловко, скромность никогда не была моей сильной стороной, поэтому я честно ответила:– Искренне. Я очень сильно его люблю.
Наставник отвел взгляд и долго смотрел в окно.
– Вот и славно, тогда мне не о чем волноваться.
Эх, весь вечер у Мо Юаня такое странное выражение лица. Неужели… неужели он тревожится, что я не справлюсь с ролью примерной жены и потому меня ждет несчастный брак? Когда до меня это дошло, я поспешила радостно успокоить наставника:
– Не волнуйтесь, принц Е Хуа очень добр ко мне, у нас с ним полное взаимопонимание. Я люблю его, а он – меня.
Мо Юань так и не повернулся ко мне, лишь негромко сказал:
– Уже поздно, ступай к себе.
С тех пор Мо Юань редко появлялся в главном зале. Я приходила к наставнику, чтобы его утешить, но, выйдя от него, поняла, что ничуть ему не помогла. Какой стыд… Возможно, в таких делах помочь можно лишь себе самому, другим лезть в душу не стоит…
Сперва я думала, что невозможность увидеть Мо Юаня несколько охладит пыл бессмертных, прибывавших его поприветствовать. Кто бы мог подумать, что они распалятся только сильнее! Поток посетителей не иссякал, они пили все больше чая, и стопка грязных чаш росла прямо на глазах.
Четвертый брат предположил, что это пагубные проявления духа соперничества. В детстве мы с ним точно так же соревновались друг с другом: например, кто нарвет в лесу Чжэ Яня больше персиков или кто выпьет больше вина. В конце концов у нас не осталось выбора, кроме как повесить объявление на воротах школы, в котором мы ясно давали знать всем желающим выказать почтение: выпить они могут только одну чашу чая, и подливать им никто не будет. Несмотря на это, бессмертные продолжали прибывать нескончаемым потоком, и одна назойливо зудящая толпа сменяла другую.
За те двенадцать дней, что я успешно изображала подавальщика в чайной, я почти стала мастером чайной церемонии. На исходе двенадцатого дня я наконец не выдержала, вытащила Четвертого брата к финиковому дереву, растущему на среднем дворе, и попросила прикрыть меня на время горения семи-восьми палочек благовоний, чтобы я могла навестить Е Хуа в мире смертных.
Финики на дереве уже были величиной с большой палец, но кожура на них все еще оставалась зеленой. Сезон сбора фиников пока не наступил. Четвертый брат сбил парочку и взвесил их на ладони:
– Ты так скрытничаешь, потому что боишься, как бы твои соученики, узнав, что ты бегаешь к возлюбленному, не высмеяли твои нежные чувства?
И Четвертому брату случалось ошибаться. Я держала в секрете свое намерение посетить мир смертных вовсе не потому, что боялась насмешек соучеников. Просто мне не хотелось тревожить Мо Юаня известием, что его младший брат проходит испытание в мире смертных, ведь узнав об этом, наставник непременно пожелал бы на него взглянуть, и порченая ци мира смертных помешала бы его восстановлению.