Дети гарнизона

Дениз говорил, показывая на себя, на всю съемочную группу, потом медленно приблизился,

склонил голову перед настоятелем.

Наступила тишина, только птицы в лесу перекликались, то тут, то там. Настоятель повернул

возбужденную толпу, та скрылась в лесной чаще, растаяла, как призраки, вернувшиеся в могилы.

Тарик тихо спросил по-английски у ошалевшего оператора:

— Ты все снял?

— Снимаю до сих пор. Я думал, нам конец.

Режиссер медленно говорил настоятелю, тот гордо кивнул седой головой и показав рукой в

сторону лесной дороги, поднялся по каменным ступеням наверх.

— У нас осталось три минуты, чтобы убраться отсюда, в следующий раз их ему не

остановить. Но сработали хорошо.

Под эти увещевания режиссера уехали по каменной дороге. Автобус кидало из стороны в

сторону. Чем дальше за спиной оставался монастырь со средневековыми нравами, тем веселее

становилось на душе.

Одис отчаянно рулил, объезжая острые каменные осколки. Спросил, прервав гнетущее

молчание:

— Тарик, ты — и по-армянски?

— Долгая история. Бабушка армянка. Ее во время резни совсем ребенком подкинули в дом

моего прадеда. И воспитали как родную дочь, выдали замуж за деда. Поэтому у нас в семье всегда

помнили о нашем армянском следе. Ну а потом, в семидесятых, когда упрятали за молодежные

беспорядки, сдружился с одним этничным армянином. Хороший парень, подучил армянскому. С

тех пор не практиковался, думал — забыто навсегда…

— А что ты сказал настоятелю, Чиф? — спросила Хелена Тарика.

— Сказал правду, что в моих генах есть частичка армянской крови, что приехали для того,

чтобы вспомнить и показать, что нет вражды между нашими народами. Говорил, наверное, не

очень-то убедительно.

— Послушники не похожи на кающихся, все молодые, тренированные. Если бы не

настоятель, расправились бы с нами. Знаком мне этот блеск в глазах, эта ярость — тугая ярость

убийц. Откуда они здесь? — за рулем Одис напрягся.

— Может, с Кавказа? Фанатики.

—Только зашли в монастырь, — подбодрил оператор, — взял общий план на фоне гор,

другим ракурсом. Там, в чаще, взял монахов и старинное кладбище. Копают, всей толпой, на фоне

дремучего леса. Подошел поближе, взял передний план, увидели, остановили...

— Я же говорил, предупреждал! — взвился Дениз.

— Извини, Тарик, увлекся, забыл. Но кадры — почти, как на войне, как с лопатами на нас

пошли, и как автобус раскачивали. И наших, с короткими прическами, сразу бросили на землю,

хорошо не затоптали…

Репортаж из Долины дев

Стемнело. Охотники за сюжетами вернулись на базу в Партенит. Ужин заказали в ресторане.

Несмотря на дряхлый интерьер залы, поданная камбала, жареная большими ломтями, была

превосходна, особенно под сухое «Каберне». Лена заказала на десерт «Мускат Красного камня».

Турки пробовали, цокали языками, восхищались.

— Что за божественный напиток! — удивлялся Тарик, считавший себя знатоком вин.— Ни

французское, изысканное, ни итальянские, сладкие и душистые, не похожи. Такого букета нигде

не пробовал.

Хелен подозвала официанта и заказала еще несколько бутылок.

— Пусть завернут все, что есть, я возьму с собой, — завелся, хмелея, Тарик.

Допили оставшееся и захмелевшей компанией вышли на ресторанную веранду, наслаждаясь

вечерним пейзажем Аю-Дага, вдыхая пряный морской запах, наполненный ароматами горных

трав.

— Что за чудесное место — Долина дев! — восхищался Дениз. — Тут можно отдохнуть по-

настоящему, вдали от мегаполисов с их шумным гомоном, толпой, выхлопами дорог, гулом машин

и самолетов.

Грянули звуки живого оркестра.

— О, музыканты, — удивлялись турки.

Лена улыбалась:

— Что, вживую играют только в ресторанах Стамбула? Но и мы не лыком шиты!

Публика пустилась в пляс. «Ялта... — пели оркестранты, — где твой свежий прибой…»

Следующим за рок-н-роллом объявили медленный танец.

— «В шумном зале ресторана...», — напевали хрипловато, и эти слова популярной когда-то

советской песенки проникали глубоко в душу, уносили в давнее, застойное время. Расслабленная

ужином и прекрасным вином, группа Тарика пустились в народ. Оператор и ассистент уже

зажимали симпатичных местных девах, Нилуфер пригласил на танец молодой подвыпивший

офицерик из санатория.

Одис пригласил Хелену, прижались друг к другу, обнял за талию нежными и сильными

руками, подалась, захмелевшая, обхватив за плечи. Он шептал на ушко:

— Хелен, каждый день вместе, я скучаю по тебе, твой запах снится мне каждую ночь.

— «Ах, какая женщина, какая женщина! — выводил тенор из оркестра. — Мне б такую!..»

Расслабилась, было хорошо и свободно на родной земле. И в этот момент любила всех и вся:

прекрасную Долину дев, этот совдеповский ресторан, долгожданную « кабацкую « музыку,

Тарика и его активную и талантливую группу, Одиссея — защитника и друга. Вдруг захотелось

наградить его, ответить взаимностью. Чтобы это случилось сегодня вечером, в этой волшебной,

санаторной Долине дев! И время остановилось, между прошлым и будущим, чтобы выплеснуть

наконец дремавшую страсть...

— Дорогой мой человек... — шептала, прикрыв глаза, захмелевшая Хелена, путая русские и

английские слова, — ночью мне так не хватает чего-то, самфинг эт найт, хочу чего-то... Может,

тебя?

— Говори, говори... — Одис прижимал ее к себе. Тепло молодых тел, соприкасаясь в танце,

наполняло желанием.

— Ты кул, классный мэн, смелый, сильный. Наверное, я тоже люблю тебя, — шептала

озорно захмелевшая подруга. — Пойдем со мной, я покажу тебе ночное море!

Затерявшись в толпе танцующих, заговорщики тихонько спустились по ресторанной