Дети гарнизона

области «халдея», седого длинноусого иноземца!

— Шахин, приближение и ближний план, — командовал Тарик.

— Уже сделано, Чиф, — отвечал снимавший оператор.

«Вот она, та самая корона, из-за которой весь сыр-бор разгорелся семейный...» — удивилась

Хелена. Уже уверилась в том, что все, что рассказывала о ней бабушка в тетрадке, и просоленный

морем баечник Рачибо на Атлеше, и Севик по дороге — выдуманные сказки! Но древний

артефакт в руках у Бессараба, вот он. Как теперь не поверить в реальность, с ее мистическими

проявлениями! Дзенькнувшие озорно бубенчики заставили похолодеть обеспокоенное давними

воспоминаниями сердце.

Работа продолжалась, копилка сюжетов полнилась. Гости установили софиты, Дениз

спросил разрешение снять крупным планом коллекцию Хозяина.

— Давай! — Операторы подошли к картинам. — Это Айвазовский. Слышали про такого

художника? Все о’кей! Фул натурал. Эй, бой, каминг, — позвал по-английски Референта,

показывая «недюжинные» знания языка. — Ко мне, рядом, но не в кадре, — будто отдавал

приказание своей овчарке.

— Прекрасная копия, у вас хороший вкус, — переводила льстивые слова Тарика Хелен.

— Какая, на фиг, копия! — возмутился Хозяин. — Это подарок, Айвазовский, реальный, в

натуре, подарок, ну знаете, — развел руки с оттопыренными пальцами. — Этот натюрморт, или

как его, на три лимона тянет, с рамой, конечно! — Бережно провел по краю золоченого багета

халатом. — Сердюк, мой дружбан с Феодосии, подогнал… Ты скажи ему, сестренка, г. . не

держим! Классная вещь. И справки в порядке, все честь по чести. Ковры тоже подарок, горской

братвы.

— Ковры замечательные, — восхищался Тарик. — 17 век, племенные тамги!

Камеры мигали красным огоньком.

— Оружие я люблю, — признавался довольный Хозяин. — О, генеральская сабля в

серебряных ножнах, дворянская, — видно было, что оружие любил и разбирался. — Этот палаш,

с позолотой, наградной, османский, очень ценный, пятьдесят кусков отвалил. Адмирала вашего,

которого при штурме Севастополя завалили. Можно подержать в руках, для дорогого гостя,

почему бы и нет? — снял раритет со стены, передал Денизу.

Лезвие, приоткрытое из ножен, засверкало. Коллекция была богатая, но сумбурная,

непонятно было, что конкретно собирает новоявленный коллекционер: картины, оружие, часы,

стулья? Скорее все, что в руки шло...

— Это с гражданской, системы «Максим», — показывал коллекцию. — В рабочем

состоянии, хоть щас из пулемета толпу вали. Оружия — немеряно, сорок девять пистолетов. И

боеприпасы. Все в исправном состоянии.

— Разрешения, пермишен? — гость разглядывал с интересом артефакты.

— Он че, мент? Такое спрашивает. Пусть скажет спасибо, что показываю.

Хелена перевела. Тарик засмеялся, замахал руками:

— Ноу мент, ноу, ТВ-мэйкер…

Стало понятно, что пока гости посещали раскопки в курортном поселке, хозяин тщательно

готовил любимую экспозицию. И можно было не сомневаться, что после этой демонстрации

будет моментально спрятана от греха подальше.

— Менты эти у нас в республике — единственная проблема, — сетовал Хозяин. — У

генерала Кияна своя мафия. Не хочет перестраиваться народ. На все им бумажку подавай. Чуть

кого завалили в республике — сразу Бессараб, сразу с обыском. Но я депутат, вот им!.. — И

скрутил большую дулю в камеру.

Тарик с оператором переглянулись. Хелена перевела смачно сказанное. Все засмеялись: «Ес,

о’кей!» Было понятно, что с милицией у Бессараба нелады, и карманная местная власть не в силах

была что либо сделать с людьми государственными.

— Я вообще красоту люблю, — откровенничал Бессараб. — Свободу люблю, женщин. Вот

ты, — он обратился к Денизу, — турок, у тебя гарем есть?.. Нет?.. А у меня есть. А что тут

плохого, если я их, и они меня любят? Содержать их — содержу. Никто не жалуется. Вот даже

вашу переводчицу хотел сосватать. Пятой женой, самой любимой. — Он похотливо засмеялся во

все зубы. — У меня во всем порядок. У каждой жены дом или квартира, счет в банке. Опять же

дети. Очень детей люблю. Старшая дочка в Гарварде учится, сто тысяч отвалил, сын в Лондоне, в

частной школе, дорого, но что не сделаешь ради детей. Опять же дети всей братвы кто в Лондоне,

кто в Вене. И мы не хуже! — Он хлопнул в ладоши: — Катя, иди сюда!

Вошла молодая женщина с малышом на руках.

— Это моя четвертая жена, Катя. Знакомьтесь, мой младшенький Бессарабчик, Вовочка. А

ну, щелкните нас вместе, для истории!

Мощный бутуз с интересом оглядывал камеры, но когда Бессараб взял его на руки, надулся,

захлюпал, заревел. В тон ему зазвенели сердито бубенчики короны на голове у папаши.

— Ну-ну, мы с характером... Ладно, иди, Катюша, на свою половинку, — передал

захандрившего бутуза.

— Господин Бессараб, вы случайно не мусульманин? — вопрошал через переводчицу Тарик.

— Семейный уют очень напоминает ортодоксальные исламские обычаи: четыре жены, женская

половина…

— В смысле, обрезанный я или нет? Нет, конечно же. Какой я мусульманин? Я крещеный,

православный. Только каждому времени своя философия. Вера в силу и слово. И своя религия.

Для моих хлопцев, я — бог, я — религия. Хочу — караю, хочу — награждаю. — Бессараб вынул

из кармана халата серебряную фляжку, раскрутил крышечку, сделал несколько глотков. — Коньяк

супер, царского разлива, будешь, турок?

— Афтер, после работы.

— А я выпью. Строгий я, но справедливый. За это меня и любят. Их много у меня. Три

охранных фирмы, с лицензиями, честь по чести. У меня про них в компьютере: где родился, кто

женился, у кого нос в табаке, кто когда бок подпорол. На границах владений посты выставлю.