Девятью Девять

— Да. Но, Мэтт…

— Вы не знаете, что на обед?

— Ну ладно. Я буду умницей. Маленьким цветочком рядом с большим дубом. Заплачу от восторга, если вы улыбнетесь, и задрожу от страха, если вы нахмуритесь. Не хотите ли зашнуровать мне корсет? О, сэр, да вы понятия не имеете, как страдает женщина. А на завтрак, милорд, у нас яичница. Возможно, рыба, вероятно, сыр, но яичница — скорее всего.

— Сегодня не пятница.

— Какая разница? У Дженет выходной, и хозяйничает тетя Элен. У нее вечная среда — не только во время поста, но и круглый год. По-моему, невежливо распространять свою святость на окружающих таким образом.

— Вы не любите рыбу?

— Из меня плохая католичка. Я хочу мяса.

— Если ужин обещает быть таким же постным, может, поедим где-нибудь в другом месте?

— Охотно. — Конча улыбнулась. — Я не намекала, ничего такого, но очень любезно с вашей стороны предложить. У нас свидание!.. И раз уж вы такой милый, я кое-что расскажу.

— Что?

Она вновь заговорила серьезно:

— Почему мне страшно. Ну, одну из причин.

— Вы напрасно боитесь.

— Да, вы хотите, чтобы я думала, что все это меня не касается… что беды закончились после смерти папы. Но она — только часть происходящего. Что-то творится вокруг, и мы не можем выпутаться.

— Вы снова чуете правду?

— Отчасти. И вижу. Вчера я бездельничала. Наверное, надо вернуться в колледж. Не знаю, каких нахватаю отметок, если заброшу учебу, а тем време нем наступят экзамены. Но прямо сейчас я не могу вернуться. Не хочу, чтобы в колледже на меня смотрели, толкали друг друга и говорили: “Гляди, вон девушка, у которой убили отца”. Лучше несколько дней побыть дома, чтобы они успели забыть.

— Даже не надейтесь. Я работал в газете и знаю. Людям просто не позволяют забыть. Через пятьдесят лет газетчики раскопают вашу историю и напишут статью перед заголовком: “Дочь убитого Харригана стала прабабушкой”.

— Всего через пятьдесят лет? Господи, мои дети не теряли времени даром.

— Испанская кровь. Испанцы рано взрослеют.

— Я рада, что вы наконец-то это признали. В любом случае вот почему я решила остаться дома. Но здесь еще хуже. Заняться нечем. Дженет уже до смерти надоело, что я кручусь на кухне, а читать неохота. Иногда я болтаю с мистером Рафферти. Его дочь — моя ровесница. Хорошо бы с ней познакомиться. Но мистер Рафферти тоже от меня устал. Поэтому я решила оказать Артуру услугу.

— Артуру?

— Да, он дурак, и, наверное, вы уже поняли, что я его недолюбливаю. Но Артур мой брат. Услугу человеку оказываешь не потому, что он тебе нравится, а потому что самому становится приятно. Вот почему вы предложили мне поужинать в городе. Чувствуете себя великодушным, поскольку решились целый вечер развлекать девочку, которой невесело живется. И гадаете, хватит ли у вас денег, потому что она наверняка избалованна.

— Послушайте… — начал Мэтт.

— Ничего страшного, я уже все спланировала, ужин обойдется в семьдесят центов на двоих, включая чаевые, и вам понравится. Так вот, об Артуре… Я решила прибраться в его комнате. Там всегда отвратительный бардак, и он терпеть не может, когда кто-нибудь перекладывает вещи, но при этом сам ничего не делает. Каждый раз, когда я прибираюсь, он страшно злится, а потом признает, что идея была неплохая, и говорит спасибо. Он как раз куда-то ушел, поэтому я поднялась к нему и взялась за дело. Ох, ну и работка! Неужели все мужчины такие? Папа тоже был страшным неряхой. В квартире у дяди Джо чисто, но у него слуга-филиппинец. В вашей комнате тоже беспорядок?

Мэтт вспомнил разбитое окно и дырку от пули в комоде.

— Таков мой образ жизни.

— Я навела порядок, вытряхнула пепельницы, вымыла расческу и щетку, забрала одежду, которую нужно было заштопать, и нашла несколько книг, которые явно попали в дом без ведома тети Элен.

— И что вы с ними сделали?

— Прочитала. Должна же я иногда развлекаться. И вдобавок моим образованием, сэр, пренебрегают. Никто мне ничего не рассказывает… — Она помедлила. — Вы же не согласитесь…

— Вы знаете, как бывает у птичек и пчелок? — спросил Мэтт.

— Да.

— Так вот, у людей по-другому.

— Я поняла. Люди намного изобретательнее…

по крайней мере, в книжках Артура. Но этим мои открытия не ограничились. Я нашла закладку.

— Закладку?

— Да. Хотите посмотреть?

Мэтт кивнул. Конча отвернулась и расстегнула молнию на блузке.

— Старомодно, правда? — спросила она. — Но, пока модельеры не придумают для нас нормальный нагрудный карман, мы… короче, до тех пор женщинам придется выкручиваться. Одна девочка в нашей школе называла это “первым национальным банком”. И мы дразнили ее за феноменальный рост филиалов…

— Подходящий разговор для юных леди, нечего сказать. Я думал, вашими соученицами были приличные девочки.

— Мужчины не представляют, как разговаривают приличные девочки в своем кругу. Вот, посмотрите, что я нашла в книжке Артура. А потом удивляйтесь, отчего мне страшно. Удивляйтесь, отчего я вынуждена притворяться бодрой, веселой и глупенькой. Потому что я боюсь… — Она замолчала, прежде чем ее дрожащий голос успел оборваться полноценным всхлипом.

Мэтт взял закладку, еще теплую от груди Кончи — вполне естественный факт, который отчего-то его взволновал. Но и сам по себе предмет оказался достаточно волнующим, только по иной причине. Закладка представляла собой обрывок желтой ткани, точь-в-точь такой же, из какой было сшито одеяние, вынутое из мусорной печи.

Глава XVI

Разговор Маршалла с сестрой Иммакулатой прошел гладко — даже, на взгляд лейтенанта, слишком гладко. Зюсмауль проявил незаурядную сообразительность для человека, настолько бездарного в слежке. Он не назвал своего имени и не выкинул ничего необычного, дабы запечатлеть себя в памяти монахинь и навести полицию на мысль, что его алиби искусственно создано. Он пришел в монастырь как безымянный искатель истинного пути.

Разумеется, монахини вспомнили неожиданного гостя. Подобные просьбы, как, несомненно, сознавал Зюсмауль, достаточно редки, а потому не нужно прикладывать дополнительных усилий, чтобы они запомнились. И, хотя он не назвался, сестра Иммакулата без труда узнала Зюсмауля на фотографии. Таким образом, не осталось никаких сомнений, что во время убийства Вулфа Харригана Свами Махопадхайя Вирасенанда находился в монастыре сестер Марфы из Вифании.

Другой вопрос — для чего ему понадобилось алиби? Возможно, рано или поздно удастся выжать ответ из Зюсмауля, но пока что этот вопрос тоже висел в воздухе. В расследовании убийства Харригана Маршалл не хотел полагаться на время и привычные процедуры. Он знал, что только в романах герои живут, в страхе ожидая следующего удара. Среднестатистический психически здоровый убийца — разумная и деловитая личность, которая совершает преступление, кажущееся ей необходимым, после чего перестает предаваться подобным развлечениям. Если убийство совершилось в кругу семьи и поводом послужило наследство, то причин опасаться насилия в дальнейшем не было вовсе. Но если Харригана убили из мести или для того, чтобы предотвратить новые разоблачения, тогда молодой Дункан — да и любой член семьи — находился в нешуточной опасности. Маршалл понимал: это проклятое дело нужно раскрыть как можно скорее.

Лейтенант, нахмурившись, свернул не туда и оказался в залитом солнцем дворике, поросшем всякой зеленью, незнакомой, но приятной глазу. Он уселся на залитую солнцем скамейку и задумался, во-первых, можно ли курить в монастыре, и, во-вторых, найдется ли тут поблизости телефон.

Монастырь крайне удивил Маршалла. Он ожидал увидеть суровые кельи, где нужно стоять перед решеткой, в стылой темноте, и шепотом разговаривать с незримыми обитательницами. А вместо этого… Он тщетно искал подходящее слово для здешней опрятности, простоты, чистоты, свежести и порядка. Нечто среднее между больницей и хорошей частной школой.