Девятью Девять

Какая-то монахиня пересекала дворик, неся шелковую хоругвь с золотистой вышивкой, свисавшую с массивного деревянного древка. Ноша была тяжелая и неудобная.

Маршалл отложил незажженную трубку.

— Я помогу, сестра. Вам одной не справиться.

— Спасибо, очень мило с вашей… Если не ошибаюсь, лейтенант Маршалл?

— Значит, вы сестра Урсула. Прошу прощения, для меня все монахини пока еще на одно лицо. Но я уверен, что, кроме вас, меня тут никто не знает.

— Зачем вы здесь, лейтенант? Мистер Дункан рассказал о моих честолюбивых замыслах?

— Да, но приехал я по другой причине, гораздо более прозаической. Проверяю алиби.

— В монастыре?

Маршалл рассказал о подозрительных душевных исканиях Зюсмауля аккурат в час убийства.

— Господи помилуй, — произнесла сестра Урсула. — Давайте присядем, лейтенант. Вы можете уделить мне немного времени?

— Несколько минут… и даже больше, если понадобится, сестра.

— Спасибо. Пожалуйста, курите. В монастырях говорят, что цветы плохо растут без табачного дыма, хотя наши, кажется, вполне обходятся. Брат Хилари называл табак “садовым ладаном”. Так что не стесняйтесь. Вы понимаете, что означает визит Свами, лейтенант?

— Я бы хотел знать, что он означает с вашей точки зрения, — уклончиво отозвался Маршалл.

— Что на это время было назначено ограбление кабинета мистера Харригана. Мы знаем, что сам Свами не убивал и не помогал убийце, поскольку он угрожал мистеру Дункану. Будь Зюсмауль как-то связан с убийством, он забрал бы свою папку лично или через пособника. Последующие преступления Свами гарантируют его непричастность к первому.

— Именно это я пытался объяснить Дункану. Боюсь, он не понял.

— Зюсмаулю для чего-то понадобилось алиби. Видимо, он планировал совершить поступок, за который мог официально оказаться под следствием, поскольку никакой частный знакомый Зюсмауля не стал бы приходить в монастырь и собирать сведения о нем — я правильно выражаюсь? А других официальных расследований по каким-либо событиям минувшего воскресенья, к которым Свами мог быть как-то причастен, не ведется, правда?

— Да.

— Значит, события, для которого ему требовалось алиби, не случилось. Не кажется ли вам вероятным, что он планировал ограбление кабинета Вулфа Харригана, но оно сорвалось из-за убийства?

Маршалл улыбнулся:

— Когда Дункан поделился со мной вашими замыслами, сестра, я самым непочтительным образом запаниковал. Но теперь я думаю, что, наверное, это не такая уж безумная идея. Примерно к таким же выводам я пришел и сам. Давайте двинемся дальше. У вас есть какие-нибудь соображения касательно сообщника Зюсмауля в предполагаемом ограблении, которое так и не состоялось?

— Пожалуй, я пока промолчу.

— Дункан передал вам рассказ сержанта Краутера — про квартиру Свами и про сигареты?

— Да.

— Понятно. Пойдем дальше. Кстати, а кто это? — Маршалл рассматривал вышитое на хоругви лицо пожилой женщины в монашеском головном уборе.

— Наша основательница, блаженная мать Ларош. Сестра Перпетуя только что закончила вышивку. Хоругвь будет стоять у алтаря в субботу, в день памяти матери Ларош.

— Она святая?

— Нет. Пока нет. Конечно, мы упорно настаиваем на канонизации. Наша самая большая надежда — дожить до того дня, когда мать Ларош причислят к лику святых. Но до сих пор она лишь достигла статуса блаженной. Это… — Сестра Урсула задумалась в поисках сравнения, понятного лейтенанту. — Это, наверное, что-то вроде унтер-офицера.

— У вас странный монастырь, сестра. Я и не знал, что монахини могут вести такой свободный образ жизни — расхаживать по всему городу и заниматься самыми разными делами. Если не ошибаюсь, вы работаете в больнице и в школе? Везде понемногу, как я слышал.

— Я даже бываю домработницей. — Сестра Урсула улыбнулась. — Если какая-нибудь бедная женщина больна или не оправилась после родов, она зачастую обращается в благотворительное общество, которое присылает сиделку, но хозяйство тем временем просто разваливается. Никто не присматривает за другими детьми и не поддерживает порядок в доме. Это одна из наших обязанностей. Вот почему мы называемся “сестры Марфы из Вифании”. Помните? У Лазаря было две сестры. Марфа жаловалась, что Мария проводит слишком много времени, слушая Христа, и слишком мало трудится по хозяйству. Мать Ларош решила, что многое можно сказать в пользу Марфы.

— Но в других орденах устав строже, не так ли?

— В чем-то да. Мы приносим обычный тройной обет — бедности, целомудрия и послушания, — но не подлежим церковному праву. Видите ли, мы не испрашивали апробации у папы римского. Мать Ларош хотела, чтобы наша община оставалась светской, а обеты приносились частным образом. В строгом смысле слова, мы совсем не монахини.

— Я не вполне понимаю…

— Ничего удивительного. В общем, различие сугубо формальное, но благодаря ему у нас больше простора для действий. А в пятницу мы совершенно свободны.

— Каждую пятницу?

— Господи помилуй, нет. Я имею в виду эту пятницу. Послезавтра. Мы приносим обеты сроком на год и в течение двадцати четырех часов накануне дня памяти матери Ларош теоретически свободны от всех обетов. Разумеется, никто этим не пользуется, но приятно сознавать, что при желании ты вправе делать что угодно.

Маршалл встал:

— У вас странная и удивительная жизнь, сестра. Я бы не отказался еще послушать, но у меня дела. Вы не станете возражать, если я как-нибудь зайду еще?

— Да, и лучше раньше, чем позже. Если вы не против, я бы хотела поговорить с вами через пару дней, и очень серьезно.

— Насчет…

— Да. Мы должны распутать этот ужас, лейтенант. Он не улыбнулся, услышав “мы”.

— А то я не знаю, сестра.

— Добраться до истины гораздо важнее, чем просто раскрыть убийство. От этого зависит счастье семьи. Харриганы хорошие люди, лейтенант. Жить в темноте и страхе — слишком тяжкая кара. И девочка вдобавок в переходном возрасте… Вся ее жизнь так или иначе может оказаться под ударом.

— Скажите, сестра, — медленно произнес Маршалл, — при чем тут Вильгельм Второй?

Сестра Урсула решительно встала. Хоругвь с матерью Ларош затрепетала на легком ветерке.

— Не могу, лейтенант. Пока я не сумею объяснить, каким образом убийца покинул комнату, мои обвинения будут беспочвенны. Я уже знаю, кто убил Вулфа Харригана, но что толку, если я ничего не в состоянии доказать? А теперь, лейтенант, если вы будете так любезны и поможете отнести хоругвь, прежде чем уйдете…

— Конечно. А если вы скажете мне, где тут телефон…