Дисциплина и Портянки

Асфальт заканчивается, и начинается живая каша из грязи, мусора и самодельной плитки. Дома из ржавого железа, фанеры, ломаного кирпича и обугленных досок теснятся друг к другу, будто пытаются забраться один на другой. На крышах — натянутые старые транспаранты, обрывки реклам «СУПЕР-СКИДКА НА ПОДШТАННИКИ!» или «РЫБНЫЕ ЧИПСЫ ИЗ СОЕВОЙ ПЫЛИ».

По всему этому бедламу мечутся чумазые дети, босые, в лохмотьях и даже в старых мешках из-под картошки, переосмысленных как «модные футболки». Один ребёнок с пронзительным воплем гонится за жирной крысой, та ныряет в дыру в гипсокартонной стене, а он с визгом — следом и оттуда раздается чья-то отборная ругань.

Роман с Нео неспешно идут по этим улицам, как по парадной дорожке. Люди глазеют, кто-то узнаёт, кто-то просто чувствует: это не свои, но и не враги.

Роман втягивает воздух, полный вони, гарей и дешёвых специй, и с блаженством говорит:

— Ах! Вот теперь мы точно дома. Как говорится, хорошо там, где нас больше никогда не будет!

Нео улыбается, показывает рукой в сторону левого закоулка — короткий жест, как «давай сначала туда».

— Да-да, сперва туда, — соглашается Роман… и тут же, не глядя, ловким движением хлопает по руке мальчишку, который незаметно пытался вытащить у него что-то из кармана.

Мальчишка отскакивает, хватает за руку, шипит:

— Ай! Твою ж… чтоб беовульф тебе в тапки насрал!

И с руганью удирает, ныряя в лаз между хибарами, исчезая в кишащей жизнью фавелле, как тень.

Роман пожимает плечами:

— Обучают молодняк. Хорошо. Однако! Нужно начинать с воспитания и привития уважения к старшим!

Нео молча хихикает, глаза блестят. Она кивком указывает на знакомый квартал вглубь — там стоит вывеска из криво подсоединённых неоновых букв:

«МАМА ЧАО — ВСЕГДА ГОРЯЧЕЕ!»

Которые не светятся само собой, так как тут нет элетктричества.

Роман усмехается:

— Ну если «горячее» — это суп из варёных кроссовок, то да. Пошли. Вдруг сегодня они наделали чего съедобного.

И они идут дальше, растворяясь в звуках уличной музыки, запахе дешёвого хлеба и хриплом голосе торговца, кричащего:

— ЭЙ! КТО ХОЧЕТ БУ-У-У-УТЫЛКУ С ВОДОЙ, ГДЕ НАПИСАНО «ЧИСТАЯ»! НАПИСАНО, Я ГОВОРЮ!

* * *

Дверь — на самом деле кусок металлической панели с прикрученными петлями — со скрипом открывается. Роман с Нео входят внутрь. Воздух тут густой, как суп: пахнет пригорелым маслом, острым перцем и странной сладковатой нотой, которую лучше не идентифицировать.

За стойкой, как и все эти годы, сколько Роман ее помнил, возвышается Мама Чао — массивная смуглая тётка в засаленном фартуке, с руками, как кувалды, и лицом, которое могло бы остановить локомотив.

Она смотрит на Романа фыркает, а затем быстро говорит и эмоционально говорит с характерным вакуанским акцентом:

— О! Гляньте-ка! Кто приперся! Прямо сам князь на белом коне!

Роман, не моргнув:

— Да-да, я тебя тоже рад видеть, Чао.

Роман кладёт локоть на стойку, Нео устраивается рядом, всё так же молча наблюдая.

— Ну что, какие новости?

— Какие-какие… — ворчит Мама Чао, — Вояки добивают сейчас гримм в лесу, которые остались после летних орд.

Все трое невольно смотрят через окно на узкую тёмную полоску на горизонте — лес, что тянется далеко за окраиной трущоб.

Между ним и трущобами — живописное поле с цветами, а ограждает трущобы от внешнего мира от стена, собранная из всего, что смогли найти: брёвна, старые автомобили, рифлёный металл, трубы, бетон, мешки с песком, дверцы холодильников, валяющиеся дорожные знаки и даже вывеска с надписью «СКИДКИ НА МАЙОНЕЗ».

Роман морщится:

— Понятно… И всё?

Мама Чао пожимает своими могучими плечами:

— А что может ещё быть-то? Ну, Грязного Гарри загрызли.

Роман изображает ужас:

— Какой кошмар! Я-то думал, его кто-нибудь зарежет! С честью, как положено!

— Так его и пытались, — вздыхает Чао. — А он в лес убежал. Думал, типа, гримм его не найдут. Ага.

Нашли.

Обглодали.

До костей.

Руки, ноги — хрум-хрум-хрум!

Об этом вояки доложили, опознав по идентификационной татуировке на костях черепа из тюрьмы.

Говорят у него остались только семь пальцев рук и семь– ног!

Кстати пить не хочешь?

После этой фразы тетка налила в кружку кипятка ровно наполовину и Роман вообще как бы смотрел в окно, но глянув на стакан переглянулся с ней, как бы невзначай постучал по столу пальцем ровно три раза и та улыбнулась.

Роман качает головой:

— Мда… Говорили же ему мыться почаще. Вот и довёл людей — от него не то что гримм, обычные крысы шарахались. А у гримм нюх — ты ж знаешь какой острый.

Нео беззвучно смеётся, прикрыв рот, взгляд у неё весёлый, но с тем холодным налётом, который не исчезает даже в такой момент.

— И чем же ему стоило мыться? — спросила Мама Чао.

— Мылом конечно же! — словно это что-то само собой разумеющееся сказал Роман.

— Мылом? Хммм! И как часто ему стоило мыться?

— Ну… раз в три месяца… или даже четыре хотя бы! Половинки мыла ему бы хватило.

— Да, наверное все же… все же хотя бы разок в два месяца ему стоило мыться. С таким хорошим, полным куском мыла. — сказала Мама Чао, улыбаясь.

— Ну… если так то никакого мыла не напасешься! Раз в три месяца по-моему вполне достаточно! — сказал Роман и глядит в глаза женщине.

— … ну, если уж нету полного куска мыла — все-таки надо бы войти в положение! То вполне хватит маленького куска мыла, четвертинку так сказать… но раз в два месяца! — сказала та.

— Да, наверное так было бы лучше для всех! — кивнул Роман и та с довольным видом улыбается еще шире, раскрыв свои желтые зубы.

Затем Мама Чао ворчит:

— Да, весёлые времена… А ты, значит, теперь серьёзный парень? Форма, все дела?

Роман делает театральный поклон:

— Официально обучаюсь спасать людей.

Ты бы видела наш устав — блевать тянет.

Но, говорят, за этим будущее.

— За таким? — она кивает на него, ухмыляясь. — Ну-ну. Только не забудь, где настоящее.