Дневник лабуха длиною в жизнь

– Наташа... у меня с Ланой... получилась не очень приятная ситуация, - я помедлил и затем выпалил: - Она беременна... я настаиваю на аборте... она пока не хочет!

Наташа внимательно посмотрела на меня. Я, как нашкодивший школяр, уставился в пол.

– Но я уверен, что сумею убедить ее в том, что это необходимо, - глубоко вздохнув, добавил: - Я обязан!

Реверберацией понеслось в моей бедной головушке - обязан, обязан! Помолчав с минуту, я спросил,

– Наташа... кто этот парень, с которым ты встречаешься?

– Какая разница?
– нахмурилась она и умолкла.

– Ты не обязана отвечать.

– Я могу сказать, но не уверена, что тебе понравится то, что услышишь.

– Валяй! Кто?
– улыбнулся.
– Мне все равно кто, все это моя вина.

Чуть помедлив, Наташа проговорила:

– Он актер театра Марии Заньковецкой.

За окнами машины - темный лес. Туда, в темноту, повернув голову, молча смотрела Наташа. Смотрел и я свою темноту. Мистика какая-то, да и злость на самого себя - по моей вине кто-то лапал ее! Легким ознобом пробежала по телу досада. А ведь я еще не все сказал! Глубоко вздохнув, я шумно выдохнул:

– Наташа, если я сейчас оставлю Лану, она по глупости своей может сделать назло и родить... и поэтому... я еще... какое-то время... должен находиться при ней... чтобы влиять на ситуацию, - и торопливо продолжил: - Я бы хотел, чтобы мы как можно быстрее отнесли заявление в брачную контору... а я... побуду еще немного с Ланой, чтобы помочь ей избежать глупости.

– Ну да, - тихо сказала Наташа, - куда уж больше?!

Выждав с минуту, я спросил:

– Наташа, - сглотнув комок в горле, - ты была с ним?

– Да! А что?
– с вызовом ответила она.

– Да так, - пожал я грустно плечами и понуро замолчал в темноту.

Возвращались молча. Завтра ей на работу. Договорились, что послезавтра подъеду за ней и мы поедем в загс.

Папа Ланы и другие неприятности

Лана была на работе. Я уже успел вывести Мишку и пил на кухне кофе. В дверь кто-то властно постучал. Открыв ее, я увидел высокого капитана милиции.

– Здрасте, вы ко мне?

– К тебе, к тебе, - бесцеремонно рукой отодвинул меня в сторону капитан.

Зашел в комнату, бросил брезгливый взгляд на постель, вернулся на кухню, сел за стол и, кивнув мне головой на стоящий напротив стул, приказал.

– Садись!

Я сел. Смотрю.

– Я Ланы отец, - угрюмо представился капитан.
– Лана сказала мне, что ты заставляешь ее сделать аборт!
– пошел он с места в карьер.

– Я не заставляю, а пытаюсь предостеречь ее от неправильного решения, - поправил его.

– Это почему же?

– Просто я понял, - убежденно заговорил я, - что мы не подходим друг другу... мы не пара... и у нас нет будущего. Зачем рожать ребенка, заранее зная, что он будет расти без отца. Хорошо от этого никому не будет: ни ребенку, ни Лане, ни мне!

– Да?

Он молча слушал, шевеля желваками.

И вдруг заорал, наклонившись ко мне:

– Тогда зачем ты, сукин сын, взрослый мужик, допустил до беременности?!

Захотелось на грубость грубостью и ответить, но память подбросила эпизод с капитаном Тумашем с его беременной дочерью, и тихо пытался оправдываться:

– Так получилось... из-за моей неосмотрительности... Я не хотел этого... Вы уж простите!

Капитан резко встал, подошел к двери и, обернувшись, зло бросил:

– Ну погоди! Я тебе еще сделаю!

Я прикрыл за ним дверь. Мне подумалось, что он может стать моим невольным союзником.

Поехал к "Аппендициту", мне нужно было найти нового хозяина для Мишки. В сложившейся ситуации не знал, куда его девать. Простояв часа два, нашел! Его взял Толик Шацкий, лучший джазовый барабанщик. Он сказал, что для его парализованной мамы, за которой он один ухаживал с двенадцати лет, собачка будет в радость. Я был доволен тем, что отдал собаку в хорошие руки.

Пришел с работы, как всегда, поздно. Лана лежала в кровати и смотрела телевизор. Раздевшись, я лег рядом, обнял. Она отодвинулась. Я продолжал поглаживать.

– Ты думаешь, я не понимаю, почему ты меня гладишь, думаешь, я такая дуга?!
– раздался всхлипывающий голос.
– Ты пгосто хочешь, чтобы я сделала абогт и бгосишь меня... Я знаю, - всхлипывала бедная женщина, попавшая в вихрь моей сумбурной жизни.

"Обязан мирно и спокойно убедить ее в необходимости аборта. Срок небольшой, надеюсь, осложнений не будет, и все закончится благополучно для всех - кроме неродившегося ребенка".

Придвинулся поближе, обнял, зашептал в ушко нежные слова, продолжая поглаживания. В общем, загипнотизировал, ведь когда очень надо - может получиться.

К сожалению, мирно и спокойно в моей непутевой жизни ничего не получается! Боярский под большим секретом рассказал жене о том, что я опять с Наташей. Женщинам тяжело жить с чужими секретами, и они как можно раньше стараются от них избавиться. Белка позвонила своей двоюродной сестре Элле. Элла - та девственница, которую восемь лет назад на Погулянке я не тронул, жила с мужем и ребенком этажом выше Ланы. Она, не мешкая, спустилась вниз и поведала Лане то, что узнала от Боярской Беллы.

Вернувшись поздно с работы, я тихо, чтобы не разбудить, открыл входную дверь. При свете настольной лампы за столом сидела Лана.

– Привет, не спишь?
– мяукнул я.

– Как я могу?!
– раздался громкий в ночной тиши голос.
– Как я могу спать, если ты меня обманываешь?! Я знаю, ты виделся с Наташей, может, скажешь, что нет?! (Ни одной буквы Р.)

Со дня встречи в "Дружбе" с Наташей я пребывал в каком-то раздвоенном состоянии. Радость, что не потерял Наташу, и горечь о без вины виноватой Лане. Совесть покалывало. Но я не ожидал такой быстрой передачи информации. Боярский не говорил мне, что рассказал жене о моем возвращении к Наташе. Соображать надо было быстро.

– Ты правильно сказала - виделся... я случайно встретился... Мы поговорили и разошлись... Между нами все кончено... Я хочу быть с тобой и вместе с тобой уехать в Америку!
– солгал я, так сказать, во благо многих.

Но меня утешала мысль о том, что, по крайней мере, когда отмечали мой день рождения и я сообщал друзьям, что собираюсь жениться на Лане, то не имел намерений причинить ей боль.

Все последующие дни я вел себя примерно. Лана стала чаще ходить к своим родителям, успокоилась, и мы стали искать врача для аборта. Похоже, я был прав - ее родители не хотели "байстрюка". Она отмалчивалась, но я видел неверие в ее глазах.