Добрый мир

Сергеевне всю ночь снились сны. Один из них она с радостным

сердцебиением вспомнила утром. «Мама, купи конфетку! Ну мам, купи-и!» —

жалобно канючил тоненький голосок. А она отказывала: зубки будут болеть,

нельзя много сладостей. Но малому вторил взрослый: «Купи ребенку конфету,

жестокая ты женщина, купи сейчас же!» Они шли в магазин, и полки в нем

ломились от разноцветных леденцов... Во сне она помнила, что голоса и

конфеты ей только снятся, что стоит проснуться — и все исчезнет. Но не было

в душе и тени печали. «Я сплю с четверга на пятницу,— подсказывала ей не

уснувшая до конца память.— Я сплю с четверга на пятницу, а сны в эту ночь

сбываются. Кто же не знает, что с четверга на пятницу все сбывается?»

«КТО ДОЧИТАЛ «КОЛОБОК»

Генку родили поздно. Когда он появился на свет, матери было уже сорок

два. А отцу и того больше. Сколько точно — Генка не спрашивал. Да и

незачем было: он все равно никогда отца не видел. В последний раз он

говорил с матерью об этом восемь лет назад, когда заканчивал девятый класс.

Тогда это было кстати: предстояло получать паспорт. Генкина мама была

женщиной правдивой и без предрассудков; она не стала придумывать для

сына романтическую балладу о погибшем летчике или моряке, а, по

возможности избегая драматических мест, рассказала ему историю о

невезучей женщине, которой не удалось создать семью, но которой очень

хотелось иметь ребенка. Когда этой женщине стало слишком много лет, она

решилась на крайнее средство: прожила две недели с женатым мужчиной,

командированным. Звали этого человека Николай Федорович, приехал он из

Саратова, а на их заводе налаживал новое оборудование. О Генкином

существовании ничего не знал и не знает. Но нисколько в этом не виноват.

Информация получилась жестковатой — зато как раз к совершеннолетию: она

очень расширила Генкины представления о способах продолжения рода.

История эта никак не повлияла на отношение Генки к матери. Он

любил ее не меньше прежнего. Может быть, даже больше. Простая мысль о

том, что мать совершила ЭТО из-за сильного желания иметь его, Генку,

оказалась для него значительнее и выше, чем отвлеченные рассуждения о

женской чести и природе греха.

Генка был чисто домашним ребенком. Его никогда не тянуло на улицу

— ни в десять лет, ни в шестнадцать, ни позже,— и со временем это стало

тревожить Агнию Семеновну. Она пыталась понять причину этой сыновней

нелюдимости и мысленно сравнивала его характер со своим; пыталась

вспомнить облик и характер его отца, но только запутывалась и тихо казнила

себя за возраст, за поздние роды да за тот злополучный грипп, от которого не

убереглась на восьмом месяце беременности. Особенно за грипп. В нем она

видела главного виновника Генкиных недостатков. Хотя недостатки эти были

не бог весть какими: Генка не выговаривал шипящих и не умел маршировать.

Из года в год учителя физкультуры бились с этой его неспособностью, но

ничего у них не выходило: правую руку он упорно поднимал вместе с правой

ногой, а левую — с левой. Только и всего. Правда, из-за этого его не взяли в

армию, посчитав эту мелочь каким-то редким расстройством вестибулярного

аппарата, но ведь без армии обходится целая половина человечества. А

шипящие в некоторых языках почти совсем не употребляются.

Зато Генка был добрым и работящим парнем. Он мог часами возиться

в огороде,— они жили в деревянном доме на окраине города,— и Агния

Семеновна только диву давалась, откуда там что бралось. Она даже не

заметила того момента, когда их огород стал садом. Лучшим в округе. С

яблонями и вишнями. Раньше Агния Семеновна видела их только у сестры на

Украине.

Когда после десятого класса Генка не сумел поступить в химико-

технологический техникум, это не стало семейной трагедией. В бюро по

трудоустройству им без труда подыскали работу по душе: рабочим

горзеленхоза. Генка с легким сердцем устроился туда, в школе он обожал

ботанику. На маленькую зарплату он просто не обратил тогда внимания.

О деньгах пришлось подумать совсем недавно. Год назад Агния

Семеновна вышла наконец на пенсию, и этот вопрос впервые за многие годы

стал для них немаловажным. Была в этом вопросе и еще одна сторона, менее

заметная и деликатная, но которую оба они сразу почувствовали: дело шло к

тому, что в их маленьком дружном коллективе должен был смениться глава.

Сразу и без раскачки.

И Генка покорно подставил свои не слишком мощные плечи под это

бремя.

С новой работой все решилось неожиданно и просто. На проводины к

ним пришли все сослуживцы Агнии Семеновны, во главе с начальником

лаборатории, где Агния Семеновна работала лаборанткой. И вот, в разгар

застолья, начальник вдруг предложил:

— А почему бы, Семеновна, тебе не создать рабочую династию?

Сейчас эти дела в большом почете! Давай-ка на свое место сына, как

думаешь? Ты ведь сама говорила, что парень маловато получает...

Начальника звали Илья Тимофеевич; Агния Семеновна проработала с

ним больше десяти лет и болтуном никогда не считала. На другой же день она

осторожно поговорила с Генкой об этом предложении. На заводе ведь и в

самом деле побольше получают, да и работа неплохая!..

Так Генка попал на завод, в лабораторию контроля качества, где много

лет проработала мать.

Новая работа сильно отличалась от той, которую он до сих пор знал. И

прежде всего людьми. Здесь не было пожилых мужчин в фуфайках, любивших

выпить прямо под акациями, которые они только что посадили; и не было

веселых цветочниц, грубовато-добродушных и нисколько его не