Добрый мир

Колхоз ему в самом деле пошел на пользу. Девчата из деревенской

столовой откормили его до состояния «Алена Делона», и брюки больше не

болтались на нем, как несколько месяцев назад. Он сбрил усы и отрастил

«гражданскую» прическу. И стал почти прежним Санькой Фетисовым, как

перед армией, высоким плечистым парнем с русой копной чуть кудрявых

волос и пухловатыми щеками, готовыми розоветь по поводу и без повода.

И жизнь вообще была бы прекрасной и удивительной, если бы как-то

решился вопрос с жильем.

Саня подумывал уже уйти в общежитие. Андрей, было заметно,

частенько стал раздражаться из-за пустяков, и несколько раз между ним и

Ириной вспыхивали вдруг нелепые ссоры. В доме повисла легкая

напряженность, которую прекрасно почувствовали все. Ирина уже старалась

избегать Саню, а мать однажды каким-то виноватым голосом сообщила ему,

что хочет предложить Андрею поискать квартиру — на то он и старший; или

пусть на своем заводе как следует просит... Было это за несколько дней до

новоселья у Глеба Семенова.

Там, на балконе у Глеба, Саню наконец и уговорили совершить набег

на начальство: неужели даже комнатенки захудалой не отыщут!

Глеба перевозили перед самыми ноябрьскими праздниками. А сразу

после праздников Саня пошел в партком своего автохозяйства. Так советовал

Равиль. По его словам, с завкомом лучше было не связываться: там от

просителей все давным-давно стали деревянными.

После визита к секретарю парткома Саня почувствовал себя

человеком, который копил силушку, чтобы ломиться в дверь, а эта дверь вдруг

взяла да оказалась незапертой. Ему дали комнату с первого захода! И даже не

в общежитии, а в настоящей благоустроенной квартире — с ванной, газом и...

черт знает с чем еще. Человек, к которому он пришел, только позвонил

несколько раз по телефону и рассказал, какие и где ему взять бумаги.

— Значит, говоришь, из Афганистана? —

не то переспросил, не то просто сказал секретарь парткома, когда Саня,

краснея и путаясь, рассказал ему свою нелепую историю.— Слышал, что есть

у нас такой, слышал. Говорили...

Это был лысый пожилой человек, невысокий и плотный. Разговаривая,

он без конца разминал и крутил в пальцах папиросу, и Саня все ждал, когда

она у него рассыплется. О квартире он почти ничего не говорил, а взялся

расспрашивать про Санину службу.

— На бээмпэ, говоришь, катался? Не видал.

Чего не видал, того не видал. Вот про «тридцатьчетверку» что хочешь

рассказать могу, а

эти, новые, только в журнале «За рулем» смотрел... Награды-то есть?

Саня кивнул.

Секретарь помолчал — ждали звонка из ЖКУ, до этого он сам туда

звонил,— и вдруг негромко спросил:

— Ну как там? Много наших парней гибнет?

Саня молчал. А что было отвечать? Что значит — «много»? А «мало»?

— Мины заколебали,— наконец нехотя ответил он.— Про

«макаронницу» когда-нибудь слышали? — он быстро взглянул на секретаря.—

Маде ин Италия. Днище прожигает, как из гранатомета. У меня, правда, не

случалось... Гибнут, конечно. Война ведь. Духари — солдаты неплохие.

— Сам-то хоронил? — напряженно спросил секретарь.

— Там не хоронят. Домой отправляют.— Саня хмуро смотрел в пол.

— Ну, ты ладно, не обижайся,— торопливо пробормотал его

собеседник.— Душа болит, вот и лезу с расспросами. Сам-то я с февраля

сорок третьего и до Праги... Пришлось, в общем, повоевал... м-да... И вам

теперь вот тоже досталось... Духари — это кто? Душманы?

— Ну,— Саня кивнул.— Духари, духи...—

У него вдруг поднялось настроение. Этот лысый

человек все больше напоминал ему отца в первые его домашние дни —

и деликатным своим

любопытством, и вот этой несвойственной их

возрасту растерянностью: что там? как там?

много ли гибнет парней? И того, и другого

хотелось по-дружески, чуть свысока, похлопать

по плечу и как-нибудь успокоить добрым словом.

Пока он подбирал это слово, позвонили из ЖКУ.

Ему выделили комнату «из резерва главного командования», как в

шутку выразился секретарь парткома, и через три дня, оформив все

необходимые бумаги, он уже получал в завкоме выписку на ордер.

Саня понимал, что ему крупно повезло. Но что повезло настолько, он

понял лишь тогда, когда впервые пришел в свое новое обиталище. Это была

двухкомнатная коммунальная квартира на втором этаже кирпичного дома, и

жил в ней всего один человек, маленький седой старик. Когда Саня открыл

своим ключом дверь и вошел, старик, в шляпе и в аккуратном сером

костюмчике с голубым институтским «поплавком» на груди, стоял в коридоре

и удивленно смотрел на него.

— Я ваш новый сосед,— смутившись, сообщил Саня.—

Здравствуйте. Александр.,. Фе-

тисов. Саша, значит... Вот, жить теперь здесь буду.

— От так ладушки! — всплеснул руками

старик.— А я думаю: кто это в дверь шебаршится? Ну-ка, ордерок

покажи-ка!

Саня торопливо полез в карман за ордером. Но старик даже не стал его

читать. Посмотрел бумагу, и все.

— Один али с семьей? — деловито осведомился он.

— Один...

— Фу, слава богу! — Дед снял шляпу и протянул Сане руку: —

Григорий Иванович. Можешь звать — деда Гриша, меня все так зовут.

Пойдем, хозяйство покажу.

Саня осторожно пожал сухую стариковскую ладошку, и они пошли

смотреть квартиру. По пути старик успел рассказать, что до Сани в его

комнате жило семейство с двумя маленькими пацанами, и это было сущее

наказание.

Дедуль был что надо. Бравенький, веселый и подвижный, он целыми