Добрый мир

— Катило чудно! — пробасил Янкевич.—

Я пластики взял — и коньковым. Тридцать

девять двадцать. Как молодой!

В субботу на лыжне Виктор Семенович бегал на пластиковых лыжах и

пробежал десять километров за тридцать девять минут и двадцать секунд.

Коньковым ходом. Терминологию Коля уже знал. Но минуты и секунды мало

что ему говорили. Он смутно помнил, что до армии, в институте, он пробегал

десятку минут за пятьдесят. А может, за сорок. Нынче в субботу он не

попробовал. ...Да и так ли это было важно!

—

Письмо написал? — спросил Янкевич.

Коля сдержанно ответил «нет» и, постояв немного возле Янкевичевых

приборов, вернулся к общему столу, за которым Калашников с двумя

лаборантами решал кроссворд. Они явно нуждались в его помощи. «Какое его

дело? — раздраженно подумал Коля о Янкевиче.— Письмо, письмо... Будто

это его касается!»

Он посидел минут пять с Калашниковым, назвал персонаж из «Горя от

ума» и угадал реку в Бразилии. А когда Александр Андреевич, шеф,

предложил всем разойтись по рабочим местам, он разошелся.

Письмо, о котором спрашивал Янкевич, должно было адресоваться в

отдел кадров Смоленской атомной электростанции, где, как рассказывали, с

удовольствием брали мужчин его специальности. Коля собирался написать это

письмо уже недели две. Он хотел уволиться и уехать. Один. Янкевич знал о

Колином намерении, и вопрос его не был бестактностью. Коля это понимал.

Но сегодня ни в объяснения, ни вообще в разговоры пускаться не хотелось. Не

было настроения. Он обычно, когда плохо спал, по утрам бывал очень

раздражительным.

Перед самым обедом Коля Батаев едва не заснул за своей установкой.

Он сидел спиной к окну, спину пригревало солнышко, а перед глазами

однообразно скакали цифры частотомера, самого снотворного лабораторского

прибора. Он даже не заметил, когда голова опустилась на стол. Видимо, он все

же задремал; когда Янкевич деликатно тронул его за плечо, ему показалось,

что уже около пяти.

Виктору Семеновичу необходима была маленькая помощь. В

лаборатории он работал недавно, меньше года, и Коля был главным его

консультантом.

— Взгляни, пожалуйста, Николай,— попросил Янкевич.— Ни черта не

могу расшифровать! — Он подвел Колю к своим приборам.

Коля показал ему, что и как, и они пошли обедать.

Ели молча. Янкевич с расспросами больше не приставал. Только в

самом конце обеда он вдруг выдал свой коронный стишок,— он был

любителем пошутить в рифму:

Друг Батаев был задумчив

Вот уж целые полдня,

Погружен по самы уши

В изученье бытия.

— Я правильно говорю? — Янкевич весело подмигнул Коле.

— Не совсем, Семеныч,— кисло улыбнулся тот.— Выше ушей.

— Выше ушей не погружаются,— почти серьезно сказал Янкевич.—

Захлебнуться можно.

— Что я и делаю,— натянуто улыбаясь все той же кислой улыбкой,

пробормотал Коля.

— Со своей, что ли, опять поругался? — неуклюже спросил Виктор

Семенович.

Коля промолчал и стал собирать посуду.

Когда они шли по длинному заводскому коридору в лабораторию,

Виктор Семенович снова спросил не в строчку:

— Как там поговорка-то есть, по-французски, что ли... «Ищите

бабу»?

Коля нахмурился и снова промолчал.

В лаборатории, как всегда в обед, рубились в шахматы. Янкевич

остался болеть. А Коля затерялся в дальнем углу аппаратного зала, у того

самого окна, где чуть не заснул перед обедом, и затих. Через десять минут

Янкевич застал его там за тем же столом и в той же позе, что и час назад.

— Подъем,— негромко сказал Виктор Се

менович.

Коля открыл глаза, внимательно посмотрел на своего старшего

товарища и вдруг далеко не сонным голосом спросил:

—

Семеныч, я похож на рогоносца?

— На кого, на кого? — не понял тот.

— Я говорю, я похож на человека, которому жена ставит рога?

Голова его все так же мирно покоилась на столе.

— Перегрелся, что ли...— пробормотал

вместо ответа Янкевич.

Коля встал из-за стола, застегнул халат и надел чепчик.

— Точно, перегрелся. Мартовское солнышко и все такое прочее.

Так похож или нет?

— Отвяжись! — Янкевич с досадой махнул рукой и отошел к

соседнему столу.

В другом конце лаборатории все еще шло сражение. Там яростно

лупили по кнопкам шахматных часов, обзывались «воронами» и грозились

отомстить. На дверях их лаборатории висела ограждающая табличка — «Без

разрешения не входить»; утренние чаи и обеденные шахматы были тихой

привилегией их маленького мужского коллектива.

Коля бесцельно прошелся от стола к столу, пнул попавшийся под ноги

спичечный коробок и остановился у окна, лицом на улицу.

— Неужели так все худо? — сдержанно

спросил за его спиной Янкевич.

Вместо ответа Коля громко зевнул и с хрустом потянулся.

2

Коле Батаеву шел тридцать третий год. Он работал лаборантом на

химическом заводе и до недавнего времени ничего в своей жизни менять не

хотел. Зарабатывал он неплохо: лаборатория дефектоскопии имела все льготы

«горячего» цеха и его шестой разряд — выше в шестиразрядной сетке не

бывает — позволял ему чувствовать себя если не кормильцем, то уж

наверняка первым номером в их семейных

финансовых делах. Оснований считать себя плохим мужем или отцом у

Коли не было: он не пил, не курил и не дрался. Не был занудой. Мыл посуду и

ходил в магазин. И готовился в институт. Хотя мог бы вполне без него