Добрый мир

заводятся», душа у него болезненно постанывала.

Янкевич, как считал Коля, не мог быть ему другом уже потому, что

был намного старше его. И все же, он чувствовал, этот маленький энергичный

человек все сильнее вторгался в его жизнь. Особенно в последнее время. В

этом был какой-то фокус. Иногда Янкевич просто раздражал Колю — своими

шуточками, своим любопытством, бог знает чем еще... малым ростом, в конце

концов. Но к нему же непонятным образом тянуло. Янкевич появился в

лаборатории около года назад. Человеком он был нездешним — переехал из

Якутии, из небольшого ленского городка. Там они с женой много лет работали

в аэропорту: она — кассиршей, он — авиационным техником. Кажется, он

жалел о переезде. По его словам, это вышло сдуру. Голубой мечтой его жены

было — «на старости лет пожить в приличном городе». Ее мечта сбылась. А

Виктор Семенович иногда искренне чертыхался: «Детей вырастил, а ума не

нажил! Нашел кого слушать: бабу...»

Что Колю удивило с первых же дней знакомства с Янкевичем — так

это необычайно ревностное отношение того к работе. Удивило это не одного

Колю. Их лаборатория считалась

на заводе «теплым местом». Не то чтобы все они были откровенными

лентяями, но, как говорится, на работе они особенно не надрывались.

Устроиться к ним было нелегко. Все лабораторские сошлись на том, что если

у Янкевича при поступлении на завод не было протеже, то кадровиков

наверняка очаровала его редкая специальность — авиационный техник; такого

редкостного технаря им просто неудобно было принимать слесарем или

аппаратчиком. Месяц за месяцем Виктор Семенович как одержимый

штурмовал должностные инструкции. Потом, как врукопашную, кидался на

самые разные типы анализов. У него было туговато с математикой — а

минимум знаний ее в их работе был необходим — так он буквально затерзал

Колю со школьными математическими учебниками.

Возможно, оттого, что Коля был официальным обучающим Янкевича,

отношения между ними со временем установились довольно близкие. Во

всяком случае, разговаривали они откровенно.

— Я сам всю жизнь с шилом в одном месте бегаю,— доверительно

сообщал Янкевич Коле,— так оттого, наверное, люблю степенных людей. Вот

ты мужик умный, спокойный; ты мне скажи: у вас здесь что, все так

работают?

— Как? — удивлялся Коля.

— Ну так: чаечки, шахматишки...

Колю слегка задевали такие наскоки. Он не считал, что их лаборатория

не справляется с возложенными на нее задачами. Он так и объяснял Янкевичу:

они делают ровно столько, сколько необходимо. А платят им — за

квалификацию.

— Да вы ж ни черта не работаете! — не соглашался с Колиным

объяснением Янкевич.— Половину вас разогнать — и ничего ведь не

изменится!

— Нас,— поправлял его Коля.

— Ну да, нас,— соглашался Виктор Семенович. И добавлял: — А то

ведь скиснуть с такой работой можно...

— Так идите грузчиком работать,— подначивал его Коля.

Янкевич не находил весомого контрдовода и отставал.

Он любил обо всем порассуждать: о политике, о спорте, о

современных нравах — ив этом смысле в лаборатории он пришелся ко двору:

поговорить у них любили. Рассуждения его были хотя и простоваты, но

нештампованны, это отмечали все. Коле очень нравилось слушать некоторые

его выкладки, касающиеся самых глобальных вещей: состояния мировой

экономики, например. Или проблем школьной реформы в стране. Коля

вспоминал тогда Пикейных Жилетиков из «Золотого теленка» и про себя

посмеивался. Но слушал все же внимательно. Меньше нравилось ему, когда

Виктор Семенович вдруг выходил на короткую дистанцию и начинал что-

нибудь выспрашивать о его, Колиной, жизни.

— Я бы тебя где-нибудь на улице встретил — ни за что бы не подумал,

что ты из рабочих,— подкрадывался он к Коле.— Ты скорее на кандидата наук

смахиваешь. Хотя сейчас черта с два поймешь. Ты ведь, кажется, в институте

учился?

— Учился,— нехотя соглашался Коля.— Давно и неправда.

— Ну и чего, бросил, что ли?

— Да.— Коля, давая понять, что разговор ему не нравится, отвечал

односложно. Но Янкевич не был бы Янкевичем, если б умел быстро отстать.

— Не понравилось что-то? — с невинной физиономией продолжал он

допрос.

Грубить ему не хотелось. Коля вообще был человеком негрубым. Он,

как мог, объяснял Янкевичу, что не все поступки в жизни человека точны и

оправданны. Бывает, делают что-то сдуру, просто так. Как он в свое время. В

свое время половина его одноклассников двинула в институт легкой

промышленности — и он вместе со всеми. Кому — понравилось, а ему в

конце второго курса скучно стало. Да и немецкий замучил...

— Так ты никуда конкретно не хотел? — удивлялся Виктор

Семенович.

— Нет,— отвечал Коля.

Янкевич возбуждался до неприличия.

— От черт вас всех возьми! — делал он

полтора оборота вокруг себя.— Закормили вас,

что ли?! Я об своего шалопая голову разбил: ну чего, говорю, Юрка,

душа желает?

чего делать будешь: в матросы пойдешь, в пожарники? В учителя,

говорю, или инженеры?

Молчит как сукин сын! Рожу тупую сделает и

плечами жмет: отстань, мол, папаша, дай пожить спокойно. Я говорю:

планы, дескать, какие есть? мечта какая-никакая? Куда там!

Зиму после десятого в хоккей погонял — их,

лоботрясов, в порту якобы такелажниками

устроили — ив армию. Сейчас в мае вернется — ас умом, без ума ли —

черт его душу