Добрый мир

— Ладно. Только больше половины ванны не наливай.— Коля

отвернулся к спинке дивана.

В ванной зашумела вода. Два резиновых водолазика начали

погружения. «Три, два, один! Внимание: всплытие! — доносились до Коли

бравые Алешкины команды.— На корабль!»

Где-то наверху заиграла музыка. Тяжелый бой ударника вычерчивал

ритм классического диско, сто двадцать пять ударов в минуту. Взвился

высокий и чуть истеричный женский голос. «Глория Гейнор»,— отметил про

себя Коля. «Чудо-негра в круглых очках. ...Глория Гейнор — Гнория Гейлор...

Глафира Георгиевна...» Люся, совершенно голая, ходила взад-вперед по

комнате и что-то искала. «Задерни занавески!» — раздраженным голосом

потребовал Коля. «Зачем? Я тебе не нравлюсь? Много света?..» — «Ты что

ищешь?» — «Да трико... гимнастическое трико и гетры. Ты не видел?» — «В

левом нижнем ящике. Ты куда?» — «Ну как? Сегодня ведь среда, ты же

знаешь, аэробика!» Она, что-то напевая, одевается перед зеркалом. «Я в

восемь приду. Чао, лабо-рантйно!»

Коля молча сидит перед телевизором, потом быстро встает и

накидывает на себя пальто. Заглядывает в ванную. Алешка играет

водолазиками. «Всплытие должно быть медленным,— наставляет Коля сына,

— полчаса, не меньше. Иначе у мужиков «кессонка» будет. Воды больше не

наливай, я скоро приду». Алешка улыбается и энергично трясет головой.

Крадучись, вдоль стен домов, дрожа от омерзения к себе, Коля

пробирается к девятой школе. Тусклый коридор, в углу за столом спит

вахтерша. Вдали, в конце коридора, ярко освещенные двери спортзала. Оттуда

гремит диско, классическое, сто двадцать пять ударов в милуту. Присев и

сильно пригнувшись, гусиным шагом Коля продвигается к двери зала и

заглядывает сквозь стекло. «Обманула, обманула, так я и знал, ее здесь нет!

Нет здесь ее!» Зрелище поразительное. Пятьдесят полуголых женщин,— он

автоматически их пересчитал: колонна пять на десять — в ярчайших гетрах, с

закрытыми от счастья глазами, крутят долгие двойные сальто. «Салли! о! е!»

— заходится высокий женский голос. Сквозь стеклянные двери ощутим

приятный, смешанный с тончайшими духами, запах женского тела. «Да нет

же, вон она!» Высокая и стройная фигура Люси взлетает выше всех. Светлые

волосы ее ореолом, легчайшим нимбом рассыпаются вокруг головы. «Вон

она! Вон она! Я идиот, я последний подонок! До чего же я докатился!..»

Старая женщина, лет шестидесяти, взлетая, показывает на Колю пальцем. Тот,

кто стоит слева, спиной к Коле,— вероятно, тренер — оборачивается и гневно

сдвигает брови. Его невозможно не узнать! Усатый ублюдок! Коля пытается

встать — и не может. Дергает на себя дверь — но она словно срослась со

стеной. «Убь-ю-у!» — холодея от отчаяния, кричит Коля.

—

Убь-ю-у-у!!

На крик из ванной прибежал Алешка. Коля уже сидел на диване.

— Ты че, пап? — испуганно спросил Алешка.

— Я ниче, а ты че? — Коля, полуулыбаясь, пристально смотрел на

сына, стараясь понять, отчего тот прибежал.— Я что-то кричал? — спросил он

после короткой заминки.

— Да... Громко очень.

— Это я голос тренировал,— пояснил Коля.— У нас на заводе кружок

такой есть, самодеятельность называется. Там поют, пляшут и разучивают

сказки. А потом на сцене их показывают. Я там Кащеем буду.

— А-а,— протянул Алешка.— Как по телевизору, да?

— Лучше,— сказал Коля.— Иди, тренируй свою водолазную команду.

Я больше не буду.

— А этот Кащей...— начал было Алешка. Но отец его прервал:

—

Иди, иди. Потом расскажу.

Алешка постоял и ушел.

Коля взглянул на часы. Он спал всего пятнадцать минут. Ему вдруг

пришло в голову, что так можно и рехнуться. Он выругался про себя и пошел

в ванную. Надо было умыться.

Вернувшись в комнату, Коля включил телевизор и снова лег.

Показывали сельскохозяйственный репортаж из Узбекистана: голые

коричневые поля, красные трактора, синее небо. На переднем плане с

корреспондентом беседовал маленький, слегка обросший человечек в

тюбетейке. Снова вставать и переключаться на другой канал не было сил.

Коля пробормотал человечку: «Здорово, Семеныч» — и стал слушать про

хлопок. Но, не послушав и минуты, он вдруг переключился на Янкевича.

Сказать, что Виктор Семенович был ему другом, Коля не мог бы.

Откуда-то с давних времен — не то со школы, не то с флота — у него

сохранилась четкая шкала представлений о характере отношений: «друг» —

«приятель» — «знакомый». Кто был у него приятелем, Коля знал точно:

Андрей Вострецов. По крайней мере, до недавнего времени. Еще, возможно,

два-три человека из лаборатории. С друзьями было сложнее. Последний из

них, Саня Курченко, затерялся где-то на Енисейском Севере четыре года

назад. Закончил Красноярский пединститут — и как в воду канул: или что

случилось, или заботы одолели. У Коли, как у многих отслуживших в

семидесятые годы ребят, был большой «дембельский» альбом, оформленный

по лучшим флотским стандартам. Кораблей, курильских видов и его самого

там было чуть больше половины. Остальное был Санька. На всех

фотографиях этот неподражаемый

клоун или улыбался, или строил рожи. Он приезжал из Красноярска

трижды; с первого же раза Люся дала ему кличку — «кореш». Так и называла:

«кореш Шурка». У Коли до сих пор о кореше Шурке болела душа. Более

близкого друга у него не было даже в детстве. И когда Коля слышал мудрые

житейские сентенции вроде той, что «старых друзей теряем, а новые не