Домби и сын

— Домби, — возразилъ майоръ съ большимъ жаромъ, — вы ошибаетесь на этотъ счетъ, слишкомъ ошибаетесь, и Джозефъ Багстокъ считаетъ обязанностью открыть вамъ глаза. Если вы знаете стараго Джоя такимъ, какъ онъ есть, и если старый Джой иметъ удовольствіе знать васъ, этимъ мы обязаны благородному созданію, Домби, a не гадкой мартышк, о которой вы составили такое ошибочное понятіе. Вникните хорошенько въ это обстоятельство, Домби: мы познакомились съ вами черезъ вашего сына, и больше ни черезъ кого. Да!

М-ръ Домби, растроганный этимъ намекомъ, столь близкимъ къ сердцу, опустилъ глаза и вздохнулъ. Майоръ, въ свою очередь, пришелъ въ самое яростное волненіе, вскочилъ со стула и объявилъ, что его сердце готово облиться кровью при такомъ горестномъ воспоминаніи, но онъ суметъ овладть собой и не поддастся слабостямъ человческой природы.

— Наша пріятельница имла съ этимъ событіемъ отдаленную связь, и майоръ Багстокъ готовъ отдать ей полную справедливость. A все-таки ты, матушка моя, хитрая, безстыдная вдьма, не въ обиду будь теб сказано, — продолжалъ майоръ, озираясь черезъ Княгининъ лугъ на сосднее окно, куда подошла миссъ Токсъ поливать цвты, — безсовстная, чудовищная тварь! Смшна ты, матушка, съ своими демонскими затями, и ужъ если он обратятся на твою же голову, пеняй на себя, a не на стараго Багстока. — Здсь майоръ страшно захохоталъ. — Старичин Джою, красавица ты моя, нтъ до тебя никакой нужды; но если ты компрометируешь почтенныхъ людей и платишь безстыднымъ нахальствомъ за ихъ добро, то ужъ извини: мы съ тобой раздлаемся посвойски.

— Майоръ, — сказалъ м-ръ Домби, покраснвъ — надюсь, намеки ваши не относятся…

— Я ни на что не намекалъ и не намекаю, Домби: прошу это замтить однажды навсегда. Но майоръ Багстокъ, сударь мой, жилъ въ свт и знаетъ свтъ. Его не проведетъ какая-нибудь мартышка, a вамъ не худо выслушать еще разъ, что эта женщина похитре самого сатаны.

М-ръ Домби невольно бросилъ гнвный взглядъ на окно черезъ Княгининъ лугъ.

— Кончено объ этомъ, — сказалъ майоръ съ твердостью, — Джозефъ Багстокъ никогда не былъ сплетникомъ; но ты, красавица моя, хоть кому развяжешь языкъ. Бсово отродье! Я долженъ былъ говоритъ, м-ръ Домби, и теперь ни полслова больше.

Взволнованный майоръ захрпилъ опять, какъ надорванная лошадь, и на этотъ разъ пароксизмъ продолжался довольно долго. Придя въ себя, онъ продолжалъ:

— Старый Джозъ, собственно говоря, не иметъ высокихъ достоинствъ; но онъ прямъ, открытъ, и душа y него какъ чистое стекло. Вы берете его товарищемъ въ Лемингтонъ, — пусть: онъ детъ, и вы можете, Домби, распоряжаться имъ, какъ угодно. Старикашка весь къ вашимъ услугамъ. О люди, люди, — продолжалъ майоръ шутливымъ тономъ, ухвативъ себя за подбородокъ, — я, право, не знаю, за что вы любите стараго Джоза, за что вшаетесь къ нему на шею; не будь онъ черствъ и разборчивъ, вы бы задушили его своими ласками и приглашеніями.

М-ръ Домби въ короткихъ словахъ благодарилъ за предпочтеніе, оказанное ему передъ другими членами аристократическаго общества; но майоръ далъ ему понять, что онъ въ этомъ случа слдуетъ только наклонностямъ своего сердца.

— Лишь только я увидлъ васъ, — сказалъ онъ, — разсудокъ и воображеніе заговорили вмст: не звай, старикашка, Домби такой человкъ, съ которымъ теб стоитъ подружиться.

Между тмъ майоръ насытился до такой степени, что эссенція жирнаго паштета видимо просачивалась чсрезъ его глаза, a жареныя почки и пуддингъ до того раздули его короткую шею, что оказалось необходимымъ перевязать галстухъ. Когда наступило время отъзда на бирмингамскую желзную дорогу, туземецъ съ большимъ затрудненіемъ напялилъ на него теплый сюртукъ и застегнулъ его сверху до низу. При этой операціи майоръ пыхтлъ и отдувался, какъ винная бочка. Вслдъ за тмъ, туземецъ съ должнымъ почтеніемъ и приличной разстановкою подалъ ему замшевыя перчатки, толстую палку и шляпу, которую онъ очень искусно надлъ на бекрень, какъ опытный франтъ первой руки. Еще прежде туземецъ позаботился нагрузить экипажъ м-ра Домби, дожидавшійся y воротъ, до послднихъ предловъ возможности безчисленнымъ множествомъ мшковъ, мшечковъ, чемодановъ и чемоданчиковъ съ такими же апоплексическими свойствами, какъ и самъ майоръ. Затмъ онъ наполыилъ собственные карманы сельтерской водой, остъ-индскимъ хересомъ, буттербродами, шалями, телескопами, газетами и другими мелочами, которыя могли въ дорог понадобиться для майора, и наконецъ возвстилъ, что все готово къ благополучному путешествію. Когда несчастный туземецъ — говорили, будто онъ былъ какимъ-то князькомъ на своей родин — занялъ въ карет свое мсто подл м-ра Туалисона, домохозяинъ метнулъ въ него съ мостовой цлой грудой майоровыхъ шинелей и разнокалиберныхъ сюртуковъ, подъ которыми онъ, зарытый какъ въ могил, покатился на станцію желзной дороги.

Но прежде, чмъ карета тронулась съ мста и туземецъ схоронился въ живомъ гробу, y окна появилась миссъ Токсъ, сдлала граціозный книксенъ и еще граціозне замахала лилейно блымъ платочкомъ. М-ръ Домби принялъ это прощальное привтствіе очень холодно — очень хододно даже для него — и, сдлавъ ей самый легкій, едва замтный поклонъ, небрежно облокотился въ карет съ довольнымъ видомъ. Это доставило майору невыразимое наслажденіе. Самъ онъ раскланялся съ миссъ Токсъ съ обыкновенной любезностью и, усвшись въ карету, продолжалъ самодовольно улыбаться, какъ Мефистофель, и пыхтть, какъ откормленный буйволъ.

Пріхавъ на станцію, путешественники нсколько времени ходили по галлере взадъ и впередъ, пока готовился поздъ желзной дороги. М-ръ Домби былъ пасмуренъ, молчаливъ и угрюмъ, a майоръ безъ умолку разсказывалъ разные очень забавные анекдоты, въ которыхъ главнымъ дйствующимъ лицомъ, разумется, былъ не кто другой, какъ Джозефъ Багстокъ. Гуляя такимъ образомъ, они, съ перваго появленія, обратили на себя вниманіе одного суетившагося около самаго паровоза работника, который снималъ шапку всякій разъ, какъ они проходили мимо. Но ни одинъ изъ нихъ не замчалъ этого маневра. М-ръ Домби обыкновенно смотрлъ свысока и не обращалъ вниманія на толпу, a майоръ былъ слишкомъ углубленъ въ сущность своихъ разсказовъ и не видалъ ничего. Наконецъ, при одномъ изъ ихъ поворотовъ, работникъ выступилъ впередъ, снялъ шапку и загородилъ дорогу мру Домби.

— Прошу извинить, сэръ, — сказалъ онъ, — но я надюсь, вы ничего, сэръ, такъ себ: не правда ли?

Работникъ былъ одтъ въ парусинный кафтанъ, запачканный угольной пылью, масломъ и саломъ. Его волосы и бакенбарды были пропитаны пепломъ и свжей золой. При всемъ томъ, въ его манерахъ, грубыхъ и неуклюжихъ, проглядывало добродушіе. Словомъ, это былъ не кто другой, какъ м-ръ Тудль въ своемъ форменномъ костюм.

— Я буду, сэръ, вамъ кочегарить, то-есть загребать уголья, сэръ, прошу извинить. Здоровы ли вы?

Въ награду за участіе м-ръ Домби подарилъ грязнаго работника самымъ презрительнымъ взглядомъ. Добрый Тудль смекнулъ, что его не узнали.

— Осмлюсь напомнить, — продолжалъ онъ, — жена моя Полли, a въ вашемъ дом прозывалась Ричардсъ…

На этотъ разъ физіономія м-ра Домби выразила слишкомъ явное презрніе, и м-ръ Тудль долженъ былъ остановиться, не окончивъ рчи.

— Вашей жен нужны деньги, что ли? — сказалъ м-ръ Домби, опуская руку въ карманъ.

— Нтъ, сэръ, благодарю, — возразилъ Тудль. — У Полли есть деньги. У меня тоже. Благодаримъ.

М-ръ Домби остановился въ свою очередь, и очень неловко. Его рука барахталась въ карман.

— Благодарю васъ, сэръ, — продолжалъ кочегаръ, повертывая на разные манеры свою клеенчатую фуражку. — Мы ничего, поживаемъ себ недурно. Полли съ той поры, сэръ, принссла мн еще четырехъ дтенышей. Семья, сэръ, большая, a концы съ концами сводимъ.

М-ръ Домби хотлъ повернуть къ своей карет, хотя бы пришлось сбить съ ногъ кочегара, но его вниманіе невольно остановилось на фуражк, которую тотъ продолжалъ вертть.

— Мы, сэръ, потеряли одного дтеныша, — продолжалъ Тудль. — Что длать! гршные люди.

— Недавно? — спросилъ м-ръ Домби, продолжая смотрть на фуражку, на которой торчалъ кусокъ крепу.

— Нтъ, сударь, давненько, года три назадъ, a впрочемъ другія дти живы и здоровы. A насчетъ грамоты, помните? вы изволили меня спрашивать. Тогда я немножко мараковалъ мломъ, a теперь читаю и пишу съ вашего позволенія. Мои мальчуганы сдлали изъ меня настоящаго школьника. Все, сэръ, идетъ какъ по маслу.