Домби и сын

— Правда, — сказалъ м-ръ Домби, — совершенная правда.

— A мы могли бы быть натуральными, если бы захотли! — воскликнула м-съ Скыотонъ.

— Конечно, — сказалъ м-ръ Домби.

— Позвольте съ вами поспорить, сударыня, — сказалъ майоръ. — Иное дло, если бы міръ населенъ былъ такими откровенными добряками, какъ ващъ покорнйшій слуга; тогда натуральность была бы y мста.

— Замолчи, негодный! — проговорила м-съ Скьютонъ.

— Клеопатра повелваетъ, — отвчалъ майоръ, цлуя ея руку, — и Антоній Багстокъ повинуется.

— Нтъ въ теб ни чувствительности, ни симпатіи, безстыдное созданіе! — воскликнула м-съ Скьютонъ, слегка ударяя майора веромъ, чтобы заставить его замолчать. — A что и жизнь безъ симпатическаго влеченія сердецъ, безъ магнетическаго стремленія душъ, проникнутыхъ уваженіемъ одна къ другой? Какъ холодна была бы наша земля безъ живительныхъ лучей солнца, и какъ мертва была бы наша жизнь безъ симпатическихъ увлеченій! О, если бы весь міръ составлялъ одно сердце!.. какъ бы я любила его?… Слышишь ли ты, лукавая тварь?

Майоръ объявилъ, что тогда весь міръ принадлежалъ бы Клеопатр безъ раздла, a это было бы слишкомъ обидно для другихъ. Клеопатра напомнила, что терпть не можетъ лести, и что она принуждена будетъ прогнать его домой, если онъ не станетъ держать на привязи неугомоннаго языка.

Въ это время долговязый Витерсъ началъ разносить чай. М-ръ Домби подошелъ къ молодой леди.

— Кажется, здсь не слишкомъ большое общество? — заговорилъ онъ, принимая джентльменскую позу.

— Очень небольшое. Мы почти ни съ кмъ незнакомы.

— Да и не съ кмъ знакомиться, — замтила м-съ Скьютонъ. — Порядочныхъ людей здсь вовсе нтъ.

— То есть, людей съ чувствительными сердцами? Такъ ли мама?

— Эдиь, какъ видите, смется надо мной, — проговорила мать, слегка качая головой. — Негодная шалунья!

— Вы бывали здсь и прежде? — спросилъ м-ръ Домби молодую лэди.

— Очень часто. Впрочемъ, мы, кажется, везд перебывали.

— Прекрасная страна!

— Да, говорятъ.

— Твой кузенъ Фениксъ, Эдиь, бредитъ этими мстами, — проговорила мать, небрежно облокачиваясь на подушки.

Дочь граціозно повернула головкой и нахмурила брови, какъ будто хотла показать, что лордъ Фениксъ такого рода человкъ, о которомъ она думаетъ мене всего на свт. Потомъ взоры ея снова обратились къ мру Домби.

— Вс эти мста, признаюсь вамъ, мн ужасно наскучили.

— Неудивительно, если эти прекрасныя произведенія — вашей кисти, — отвчалъ м-ръ Домби, бросивъ взглядъ на дюжину акварельныхъ ландшафтовъ, представлявшихъ окрестности Лемингтона. Рисунки въ безпорядк были разбросаны по столу.

М-съ Грэйнджеръ, не отвчая ничего, гордо сла на стулъ.

— Такъ это произведенія вашей кисти? — спросилъ м-ръ Домби.

— Да.

— И вы также играете и поете? это мн извстно.

— Да.

На эти вопросы м-съ Грэйнджеръ отвчала съ крайней неохотой и съ тмъ замчательнымъ видомъ пренебреженія, который составлялъ характеристическую черту ея красоты. Впрочемъ, она въ совершенств владла собой и отнюдь не была въ затрудненіи. Она не избгала и разговора, потому что ея лицо постоянно было обращено на м-ра Домби, даже когда онъ молчалъ.

— У васъ, по крайней мр, много средствъ противъ скуки, — сказалъ м-ръ Домби.

— Вы знаете ихъ вс теперь, и другихъ y меня нтъ.

— Прекрасныя средства! Могу ли въ нихъ убдиться? — сказалъ м-ръ Домби съ торжественной любезностью, подходя къ арф и положивъ на столъ одинъ изъ рисунковъ, которымъ онъ любовался.

— Очень можете, если вамъ угодно.

И сказавъ это, она вышла изъ комнаты, бросивъ на мать одинъ изъ тхъ выразительныхъ взглядовъ, всеобъемлющее значеніе которыхъ не можетъ быть объяснено цлою сотнею томовъ.

Между тмъ майоръ, вполн прощенный предметомъ своей страсти, пододвинулъ къ Клеопатр маленькій столикъ и услся играть съ нею въ пикетъ. М-ръ Домби, не понимая игры, смотрлъ на нихъ для собственнаго назиданія, дожидаясь возвращенія Эдии и вмст удивляясь, зачмъ она ушла.

— Вы хотите слушать музыку, м-ръ Домби? — спросила Клеопатра.

— М-съ Грэйнджеръ такъ добра, что общала доставить мн это наслажденіе.

— О, это очень хорошо. Вамъ ходить, майоръ.

— Нтъ, вы еще не покрыли.

— Такъ вы очень любите музыку, м-ръ Домби?

— Я въ восторг отъ нея.

— Это значитъ, натура съ избыткомъ надлила васъ изящнымъ чувствомъ, — отвчала Клеопатра, бросая на столъ трефоваго валета. — О, какъ много тайнъ иметъ натура. Если бы я ршилась когда прекратить свое земное существованіе, то единственно для того, чтобы разгадать эти тайны, сокрытыя отъ насъ мракомъ вчности. Вамъ ходить, майоръ!

Майоръ бросилъ карту. М-ръ Домби, не обращая теперь ни малйшаго вниманія на игру, начиналъ безпокоиться, отчего такъ долго не возвращается прекрасная леди.

Накоиецъ, она пришла, сла за арфу, и м-ръ Домби, ставъ подл, приготовился слушать. Онъ не понималъ музыки и не зналъ, какую пьесу она играла; но эти звуки напоминали ему почти забытую мелодію, услаждавшую послдніе дни его сына въ борьб съ предсмертными страданіями.

Зоркій глазъ Клеопатры, обращенный, казалось, только на карты, слдилъ по всмъ направленіямъ комнаты, особенно впиваясь въ безмолвнаго слушателя, недвижно стоявшаго подл очаровательной артистки.

Кончивъ пьесу, гордая красавица встала, слегка кивнула на комплименты м-ра Домби и безъ малйшей паузы сла за фортепьяно.

Эдиь Грэйнджеръ! какую угодно, только не эту, ради Бога, не эту псню! Эдиь Грэйнджеръ, ты прекрасна, голосъ твой великолпенъ, игра блистательна, но не эту псню, которую отверженная дочь пла для умирающаго брата!

Ho м-ръ Домби не узнаетъ этой аріи, a еслибъ и узналъ, какой напвъ дочери могъ бы растрогать огрублое сердце чудовищнаго отца! Спи, одннокая Флоренса, спи, и да будутъ спокойны твои сновиднія. Горизонтъ омрачается, облака густютъ, сбираются тучи, и гроза уже виситъ надъ твоею головою.